Живые. Мы можем жить среди людей - Варвара Еналь

— Ну, да… И что, они тут столько лет прожили и не ели ничего? — недоверчиво хмыкнул Вовик.

— А ты заткнись! — прикрикнула на него Эмма, — Без тебя разберемся!

Она понимала, что слишком резка, что нельзя так грубо разговаривать с ребенком, но ничего не могла с собой поделать. Раздражение и гнев увеличивались, точно пена в кружке с капучино. Вот — вот перельются через край.

— Да что сейчас гадать? — ответил Коля и пожал плечами, — Надо прочитать письма, что отправлялись с этого планшета. Тут была какая‑то отдельная ветка связи, видимо. Разберемся сейчас. Пока что пейте кофе. И ты, Эмма, тоже. Надо согреться всем, чтобы никто не заболел. Лекарств мы с собой не брали, потому лечить простуду будет нечем.

Эмма глянула на свою кружку и поморщилась. Сделала несколько маленьких глотков, пытаясь справиться с тошнотой. Она не хочет сидеть здесь, в этой грязной и заброшенной каюте. Не хочет дышать этими запахами и не хочет слушать, как воют странные твари! Она просто не хочет!

Уж лучше в темных базах, лучше прятаться на Третьем Уровне. Что угодно лучше, даже смерть от инъекций, наверное. Если бы не этот Вовик, они бы успели уйти. И даже дверь закрыть успели… Все из‑за этого малька… убить его мало… и зачем, зачем только он увязался за ними?

— О, что тут есть! — крикнул из соседней комнаты Вовик, — похоже на лабораторию, что ли…

— Не лазь нигде! — тут же велел Колька, прошел за ним и сообщил, — да, какая‑то заброшенная мини — лаборатория. Компьютеры специальные, штуки всякие — разные… Хочешь посмотреть, Эм?

Не хотелось ни вставать, ни смотреть. Было холодно, тошно и неприятно. И безнадежно, все безнадежно…

— Оружия там нет? — глухо спросила Эмма, — Нам надо думать, как выбраться отсюда.

— Есть. Пара лучевых пистолетов и пара лучевых мечей. Ого, какие штуки! В жизни не держал такого оружия! Вовик, руки убери!

— Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана… Буду резать, буду бить, выходи, тебе водить… — продекламировал Вовик и, подпрыгивая, вышел из лаборатории.

От знакомой песенки Эмму передернуло. Она сделала еще несколько глотков и отставила кружку. Пить это невозможно. И печенье тоже есть не возможно.

Показался Колька. Повертел перед лицом Эммы рукоятью меча, плюхнулся в кресло и взял в руки планшет. Пояснил:

— Эти каюты — рубки управления агнаров, через которые принимали грузовые крейсеры. То ли здешние ангары были запасными, то ли еще что. И здесь была связь. Раньше. Не знаю, как сейчас. Каким‑то образом письма отсюда уходили и приходили. Правда, в определенное время — дата отправки на письмах одна и та же. Вот, послушай, Эм, что написано в одном из первых писем: "Ваше предложение очень лестно для меня и гонорар вполне устраивает. Но не кажется ли вам, что это довольно жестоко — оставлять без помощи людей, в то время когда есть — как вы говорите — препарат, замедляющий развитие инфекции? Можно было бы помочь людям и после провести исследования вируса".

Колька посмотрел на Эмму и сказал:

— Не очень понятно. Речь идет о вирусе, о том, что есть лекарства и о том, что эти лекарства не дают людям. Вроде так. Что думаешь?

Эмма едва кивнула в ответ. Ей стало совсем плохо. Так плохо, что она еле сдерживала рвотный позыв. В глазах все плыло, а во рту она ощущала явный привкус железа.

"Вышел месяц из тумана…" — навязчиво крутилось в голове…

Колька снова уткнулся в планшет и через минуту воскликнул:

— Тот, кто писал, тоже заболел! Он пишет, что инфекция у него развивается очень быстро. Его все раздражает, особенно яркий свет и другие люди. И у него постоянная тошнота. На следующий день к станции подлетел маленький челнок на автопилоте. Ну, так ему сказали, что прилетит. И в челноке должны быть таблетки. Это в ответном письме ему написали. И еще сказали, что в челноке будет банковский код к счету. Счет на этого заболевшего человека. Правда, не указывается ни имени ни фамилии. Они очень осторожны. И он их никак не называет. Короче, Эмма, они попросили профессора остаться на корабле и понаблюдать за развитием вируса. Как он будет себя вести. За это ему хорошо заплатили и обеспечили лекарствами. И еще сказали, что всю связь со станцией заблокируют. Только с ним будут выходить на связь в определенное время. Но не разговорами, чтобы не светиться в эфире. А письмами. То есть они ему будут писать, а он им. Он должен был раз в два дня отправлять доклад. Слышишь, Эмма? Что‑то не совсем понятное… Надо разобраться во всем этом…

Эмма вскочила и бросилась в ванную. Торопливо нажала кнопку в стене, из панели выехал беленький, сияющий унитаз, только что сполоснутый ароматным дезинфицирующим раствором. Работает автоматика даже здесь, на Нижнем уровне.

Ее вырвало в этот сияющий белизной унитаз. Она торопливо нажала смыв, но как только запахло цитрусовыми — ароматизация моющих средств — как ее снова вырвало.

"Буду резать, буду бить… выходи, тебе водить…" — все звучали в голове знакомые строчки.

— Эмма, ты в порядке? — раздался за спиной Колькин голос.

— Нет, — тихо пробормотала она.

О край унитаза легко стукнулась божия коровка — кулончик на счастье. Эмма прижала его ладонью. Медленно выпрямилась. Повернулась к зеркалу.

Прямоугольник над раковиной отразил бледное лицо с покрасневшими глазами. Радужка глаз голубая, зрачок расширен. И ни одной веснушки на лице…

Эмма выставила вперед руки, глянула на бледную кожу, на немного посиневшие ногти. Подозрение окатило ее, как вода из душа.

— Я тоже заболела, — еле слышно проговорила Эмма.

Коля посмотрел на нее — глаза серьезные, ошеломленные. Закусил губу. Потом вдруг заговорил торопливо и не совсем логично:

— Нет, этого не может быть. Или, иначе мы все заболеем. Пойдем, я помогу тебе сесть в кресло… Или тебя опять тошнит?

Эмма молча отвернулась, открыла кран, сполоснула лицо теплой водой. В том, что она заболела, сомневаться не приходится. Это факт, это так и есть.

Вода торопливыми каплями стекала с тонких длинных пальцев, с серебряного колечка на безымянном пальце левой руки. Совсем скоро это колечко окажется ненужным и забытым. Как и все то, что волновало и имело значение. Скоро Эммы не станет, а вместо нее появиться…

Появиться отвратительное животное, питающееся мясом…

Эмма еле успела мотнуться к унитазу. Ее опять вырывало, но в голове все еще крутился образ сырого мяса. "Буду резать, буду бить…" Да что к ней привязалась эта глупая песня!

— Эмка что, заболела? Как Крендель? — уточнил где‑то за спиной Коли Вовик.

Уточнил громко и безжалостно, с детской непосредственностью называя вещи своими именами. Тут же схлопотал от Кольки по затылку.

Эмма развернулась и поняла, что сама хочет отдубасить малька. Бить ногами сильно и долго. Потому что это все из‑за него, это он виноват во всем. Раздражение на миг захлестнуло, Эмма сжала пальцы в кулак, глубоко вздохнула.