Жестокие игры - Джоди Пиколт

Селена тут же подхватила его мысль.

— А кроме голоса что-нибудь слышно? Например, звуки борьбы?

— Не знаю. Жди здесь. — Он бросился назад в лес и принялся с шумом топтать ногами листья. — Слышно?

Селена прислушалась. Дневные звуки — щебетание птиц, гул автомобилей вдалеке — были громче, но она различала и еще что-то.

— Что-то слышно! — крикнула она в ответ. — Правда, еле-еле! — Она кинулась на полянку. — Похоже, это метрах в сорока, — сказалa она. — С расстояния в сорок метров много чего слышно.

— Да, — согласился Джордан, — и за время, пока преодолеешь это расстояние, мало что можно успеть. — Он принялся расстегивать брюки, и Селена сделала шаг назад. — Не льсти себе. Хочу кое-что проверить. Иди, но только медленно.

Селена недоверчиво взглянула на него.

— Что ты собираешься делать?

— Имитировать изнасилование.

Она опустила глаза на его руки.

— Себя самого?

— Имитировать, — повторил Джордан, — а не стимулировать.

Селена направилась к кладбищу. Она шла намного медленнее, чем двигалась бы девочка, особенно если она торопится домой, чтобы родители не обнаружили ее отсутствия. Один раз Селена остановилась, чтобы вытряхнуть из кроссовок камешек, второй раз — чтобы полюбоваться на жабу с черными глазами-бусинками. Наконец она достигла края леса.

— Дошла.

— Уже?

— Если бы я двигалась еще медленнее, то просто ползла бы по-пластунски.

— Восемьдесят семь секунд, — сообщил подошедший Джордан.

— Джиллиан утверждает, что изнасилование длилось пять минут. Однако она догнала подруг, когда те отошли всего на сорок метров.

— И если бы они шли настолько медленно…

— …то обязательно бы услышали звуки борьбы, — закончила за него Селена.

Джордан повернулся к ней.

— Если только, — заметил он, — эта борьба вообще была.

Делайлу стошнило между наплывом посетителей в обед и ужином. Она села за маленький столик в кухне, намочила влажную салфетку и приложила ее ко лбу.

— Она вся горит, Рой, — сказала Дарла.

— Со мной все в порядке. Я просто терпеть не могу готовить чаудер из морских моллюсков, вот и все.

Рой скрестил руки на груди.

— Ты же готовила мясной рулет.

Покрасневшие, слезящиеся глаза Делайлы сфокусировались на Рое, и она выдавила из себя мученическую улыбку.

— Похоже, шеф, я заболела.

Он присел и посмотрел ей в глаза.

— Теперь я по-настоящему встревожился. Ди, которую я знаю, никогда в жизни не призналась бы, что больна.

Делайла положила гудящую голову на руки.

— Возможно, в другой раз у меня хватит сил, чтобы поспорить об этом.

— Ты подцепила один из этих летних вирусов, — сказала Дарла. И, глядя на Роя, добавила: — Надеюсь, ты не успела заразить никого из наших утренних посетителей.

Рой с сомнением посмотрел на тучную повариху.

— Я мог бы отвести ее к себе наверх…

— Не нужно, сюда заедет ее сын и заберет ее домой. Я звонила ему двадцать минут назад. — Дарла подмигнула Рою. — И что мы будем делать?

— Рой встанет у плиты вместо меня. Верно, Рой? — спросила Делайла. — Иначе закусочную придется закрыть. Эдди этого не переживет.

— Я не могу, — прошептал Рой. — И ты прекрасно знаешь почему.

Делайла пожала плечами.

— Иногда жизнь просто не оставляет нам выбора. И прямо сейчас она вручает тебе кухонную лопатку.

В эту минуту в кухню вошел сын Делайлы. Она поднялась и оперлась на руку сына-лесника, такого же высокого и некрасивого, как она сама.

— Придется вам обходиться без меня, — сказала она и ушла.

Рой взглянул на гладкую черную поверхность гриля. На самом деле готовить ему не придется, он просто закончит начатое Делайлой.

Он медленно и осторожно приблизился к столу, где готовилась еда, потрогал кромку разделочной доски, на которой вот уже более двадцати лет «вырезали» историю ножи. И стал ждать, что у него остановится сердце. Как остановилось у Маргарет.

«Рой, ты опять размечтался или все-таки приготовишь яичницу с ветчиной?»

Он снова слышит голос жены, которая смеется над тем, что он так долго жарит два яйца и укладывает их на кусок хлеба. Он видит, как она приподнимается, чтобы сунуть заказ в держатель. Чувствует, как болит ожог, который он получил, когда Маргарет подкралась сзади и поцеловала его, а он от неожиданности коснулся ладонью открытой вафельницы.

— Глаза боятся, а руки делают, — прошептал он известную пословицу.

— Рой!

У Дарлы в руках белый поварской халат, настолько старый, что ткань местами расползлась.

— Эдди говорила, что бережет его для вас.

Рой медленно взял халат и встряхнул. К его удивлению, халат подошел. А ему-то казалось, что он поправился размера на два. Дарла, глядя, как он застегивает пуговицы, улыбнулась.

— Ну чем не красавчик! — негромко восхитилась она. И закашлялась, как будто смутившись, что открыла свои чувства посторонним. — Какое сегодня фирменное блюдо? — быстро поинтересовалась она.

Рой взял деревянную ложку. Поначалу рука была напряжена, как у старого игрока большой лиги, который уже давно не брал в руки биту, потом несколько расслабилась.

— Какое пожелают! — решительно заявил он. — Можешь сказать посетителям, что я приготовлю все, что они захотят.

Эдди сидела в плетеном кресле напротив преподобного Марша и его дочери и пила чай со льдом.

— Благодарю, — сказала она, — чудесный чай.

Священник оказался костлявым мужчиной, у которого, словно нарост, выпирало на шее адамово яблоко. Его дочь целомудренно сложила руки на коленях и не отрывала глаз от пола. У Кэтрин Марш больше не было длинных шелковистых локонов, подтянутой фигуры и победоносной улыбки. Она похудела, футболка висела на ней, как на вешалке. На ней были мешковатые джинсы, волосы коротко острижены. Эдди внимательно смотрела на девушку, рисуя пальцем круги на запотевшем стакане. «Джек на самом деле тебя обидел?»

— Я чрезвычайно рад, что вы меня разыскали, — ответил священник. — Иногда мне кажется, что газеты настолько боятся касаться вопросов религии, что скорее склоняются к атеистическим воззрениям.

Эдди нашла их адрес в телефонной книге. Преподобный Эллидор Марш жил в Гоффисбороу, небольшой деревушке в пятидесяти километрах от Лойала. Эдди позвонила ему и представилась журналисткой, ведущей религиозную колонку в журнале, потому что понимала: он не станет приглашать ее к себе, чтобы поговорить об изнасиловании дочери.