Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем

был вице-президентом клуба к моменту своей смерти, а теперь, в 1893 г., Джесси также стал вице-президентом. И все же, хотя, возможно, Джесси этого не замечал или не хотел верить, клуб Union League уже начал проводить определенную «политику». Сын Джесси Теодор был молодым юристом, недавно окончившим Гарвард и приехавшим в Нью-Йорк, чтобы заниматься практикой. И Джесси, и его сыну казалось естественным, что Теодор должен вступить в Union League, который Селигманы с нежностью считали частью своей семьи. Спонсором вступления Теодора в Лигу стал один из ее основателей г-н ЛеГранд Кэннон, а его кандидатуру поддержал генерал Гораций Портер. Многие другие уважаемые члены, включая Джозефа Чоута и Элиху Рота, решительно поддержали его. Однако, когда было принято решение о приеме в члены, Теодору Селигману было отказано. С образцовым отсутствием такта комитет по членству объяснил Джесси, что это «ни в коем случае не личный вопрос, ни в отношении отца, ни в отношении сына. Возражения носят чисто расовый характер».

Джесси немедленно подал заявление о выходе из организации. Так же быстро и, видимо, не понимая, почему Джесси должен быть хоть немного расстроен этим, члены клуба единогласно проголосовали за то, чтобы не принимать его. Джесси вышел за дверь.

Будучи Селигманом и не умея принимать оскорбления близко к сердцу, Джесси опубликовал эту историю в газетах. В газетах, как обычно, щелкали языками, качали головами и писали всякие передовицы, но на самом деле все было до тошноты знакомо. Мэр Нью-Йорка Томас Ф. Гилрой объявил, что он «потрясен» отношением клуба к Джесси, и уже на следующей неделе сообщил, что был разработан способ, с помощью которого весь Нью-Йорк сможет «отдать дань уважения» Джесси Селигману и продемонстрировать «великую честь», которой он пользуется у своих сограждан.

Это была странная дань, которую придумал мэр Гилрой. Испанский герцог Верагуа должен был прибыть в город с более или менее государственным визитом, и его должны были отвезти по Бродвею в мэрию, где он должен был быть представлен мэру. Мэр объявил, что в качестве дани уважения одолжит кучер Джесси — не сам Джесси, не Генриетта, не юный Теодор, чья реакция (безудержное смущение) на поднявшуюся шумиху была совершенно незаметна, а просто ландау Селигмана, лошади, кучер и лакеи, чтобы перевезти герцога и герцогиню. Утешила ли такая новаторская форма оказания почестей Джесси или просто позабавила, неизвестно, но Генриетту она сильно раздражала. Мэр распоряжался ее каретой в час, который совпадал с ее ежедневной прогулкой по парку.

Город стекался, чтобы поглазеть на королевскую чету, которая в центре длинной процессии, включавшей полный военный эскорт, марширующие оркестры и конную полицию, величественно двигалась по центру города в ландау Селигманов, причем лакеи Селигманов были одеты в розетки с испанскими цветами.

Несмотря на то, что формально Джесси все еще оставался членом клуба, он больше никогда не заходил в Union League Club. Горечь, вызванная этим эпизодом, вероятно, сократила его жизнь, так же как роман с судьей Хилтоном сократил жизнь его брата. Вскоре после этого здоровье Джесси стало подводить. Уставший и страдающий от болезни Брайта, он вместе с женой, тремя сыновьями и двумя дочерьми отправился на личном железнодорожном вагоне в Калифорнию. (В те времена путешествия, часто тщательно продуманные, считались полезными для больных людей). Поездка якобы совершалась ради здоровья Джесси, но в частном порядке он говорил, что никогда больше не хотел бы жить в Нью-Йорке. Семья прибыла на пляж Коронадо в апреле 1894 года. Там, на земле, куда он приехал в качестве золотоискателя за полвека до этого, Джесси Селигман умер.

Теперь уже Нью-Йорк предпринял длительную демонстрацию своей вины. Коллис П. Хантингтон, энтузиаст железных дорог и президент компании Southern Pacific, заказал специальный трехвагонный похоронный поезд, который должен был доставить тело Джесси, его вдову и детей обратно в Нью-Йорк. Хантингтон распорядился, чтобы этому поезду было отдано предпочтение перед всеми остальными, и по мере того, как он совершал свой долгий путь на восток, за его продвижением ежедневно следили все нью-йоркские газеты.

На вокзале поезд встречала большая делегация скорбящих, а в храме Эману-Эль на похороны собралась толпа из более чем двух тысяч человек, включая делегацию клуба «Юнион Лиг» из шестидесяти человек, которая во главе с президентом клуба пришла пешком из здания клуба в храм. Среди скорбящих были Сет Лоу, Корнелиус Н. Блисс, Оскар С. Страус, мэр Гилрой, Эмануэль Леман, Джон Ванамейкер, Карл Шурц, Абрахам Вольф, Джеймс Маккрири, Джон Кросби Браун, епископ Генри К. Поттер, а также представители банковской, торговой и правительственной сфер той эпохи. Сто пятьдесят детей, «чьи румяные щеки и веселый вид свидетельствовали о заботе о них», вошли в храм из Еврейского приюта для сирот Джесси. Снаружи, на Пятой авеню, полиция боролась с траурщиками, которые не могли попасть внутрь, и в единственный неприличный момент дня арестовала двоих из них, Морица Родебурга и Джеймса Бэка, которые были обозначены в галерее мошенников под номерами 23 и 2018 соответственно и промышляли среди богатой толпы в качестве карманников. После отпевания медленная процессия доставила тело в мавзолей Селигмана на Салемских полях, где у могилы играл «скрипач» Виктор Герберт.

Газетные восхваления Джесси продолжались несколько дней. Некоторые редакторы извлекали мораль из его карьеры. Например, газета «Бат, Мэн, Таймс» со здравым смыслом янки комментировала: «Покойный Джесси Селигман... приехал в эту страну в 1840 году и, когда высадился на берег, попросил место, где он мог бы жить за один доллар в неделю. Он умер с состоянием в 30 000 000 долларов. Молодой человек, если вы последуете его примеру, особенно в том, что касается одного доллара в неделю, вы сможете сделать то же самое».

В Нью-Йорке газета «Морнинг Адвертайзер» сделала Джесси поводом для едких политических комментариев:

Условия, в которых он процветал, существовали бы и сейчас, если бы не некоторые необоснованные требования трудовых организаций и не вредная доктрина, распространяемая политическими демагогами, согласно которой у труда нет справедливого шанса и он должен надеяться на законодательство, чтобы сделать для рабочего то, что г-н Селигман и тысячи других сделали для себя. Эти успешные люди, работающие своими руками и тратящие меньше, чем их небольшой заработок, не искали легкого пути к успеху. Индустрия, бережливость и осторожность, глухота к соблазнам мимолетных удовольствий и демагогическим речам — вот в чем секрет их успеха.

Один момент был упущен. Дело в том, что похороны Джесси несли в себе отголоски более глубокой и острой трагедии. Ушла целая эпоха. Джозеф, Джесси и Авраам Селигман были мертвы, как и две