Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас

– Боже мой, – наконец произнес Брэм Стокер. – Это превосходит любые самые зловещие повороты моего воображения и произведения всех великих драматургов, даже древних греков, чьи трагедии меркнут перед подобными зверствами. – Его голос чуть-чуть дрожал. – Теперь я могу понять, почему женщины даже в нашем цивилизованном веке и в нашей стране не всегда жаждут исполнять супружеский долг.

– «Ляг на спину и думай об Англии», – процитировала Ирен, – как королева неизменно советует своим дочерям на очередной политически выгодной монаршей свадьбе. – Она повернулась к Квентину: – А как насчет арабских наложниц?

– Ты имеешь в виду?..

– Им тоже делают хирургические операции?

– Нет необходимости. Они не вынашивают наследников.

– Какая разница, физически или при помощи морали управлять деторождением? Эффект один и тот же.

– Вы хотите сказать, – начал Брэм Стокер, спотыкаясь на умозаключениях, которые прежде ему не приходили в голову, – что мы по-своему такие же дикари, как арабские племена.

Ирен кивнула:

– И что Джек-потрошитель, как ни дико это звучит, просто пользуется извращенной версией привилегий мужчин других народов.

– Но… Потрошитель не пытается защитить наследников. – Мистер Стокер все еще не мог разглядеть масштабность мысли.

– Вы уверены? – скривилась Ирен. – Некоторые считают, что он заразился венерическим заболеванием от проститутки в Уайтчепеле и убивает других из мести. Мужчина может передать дурную болезнь своей жене, а через нее – детям. Разве нельзя сказать, что он, пусть и таким безумным способом, защищает наследников? Кроме того, ходили слухи, что Потрошитель охотился на проститутку, которая была беременна от него, и что он нашел ее в Мэри Джейн Келли, вырезав плод из ее чрева, как вырезал матку других женщин.

Я полагаю, что он атаковал саму женскую сущность этих несчастных в Уайтчепеле, Париже и Праге, удаляя матку, отсекая грудь и уродуя лицо. Не так уж сильно его действия отличаются от обращения с женщинами в Аравии или еще где-нибудь.

– Чего же тут общего? – спросила я.

– С Потрошителем? Безумие – в первую очередь; но за ним стоят цели, которые встречаются повсеместно. Речь о том, чтобы не допустить измен жен и приспособить наложниц к единственной роли: приносить удовольствие, в котором отказано женам.

Я заметила, что примадонна даже во время беседы продолжает вычерчивать знаки на карте.

Наконец она уставилась на загадочные линии, в хитросплетении которых появился уже знакомый символ.

Перед нами вновь была хризма, символ «Хи-Ро».

– И всюду Бог, каким бы именем Его ни называли – Аллах, Яхве или Христос, – потому что грешники любят оправдываться тем, что совершают свои зверства во имя Бога, – пояснила примадонна.

– Религиозная мания, – кивнул мистер Стокер. – Ее часто упоминали в Лондоне прошлой осенью, но никогда серьезно не рассматривали.

– Теперь придется, – мрачно сказал Квентин. – Ты права, Ирен. В Коране написано, что мужчинам полагается иметь наложниц на земле и на небесах, но жены обязаны исправно поставлять многочисленных сыновей для защиты земли, которую их отцы завоевали и покорили. Я-то считал подобные обычаи необъяснимым чужеземным варварством, но теперь понимаю, что все еще хуже: это стратегия, направленная на поддержание существующего строя.

– Какое хорошее определение зла, Квентин, – похвалила Ирен. – Лучше и не придумаешь.

Стенхоуп внезапно глубоко вздохнул:

– Ты правильно сделала, что заставила меня говорить откровенно. Теперь я могу рассказать вам всю правду о худшем из преступлений, совершенном здесь, в Праге. Я полностью на твоей стороне, Ирен, и отдал бы жизнь за спасение Нелл и Годфри. Но у меня просто язык не поворачивался, когда дело дошло до описания деталей пражских ужасов, пока ты не вынудила меня поведать о том, что я видел в других краях и постарался забыть.

– Ты должен рассказать нам все, – повторила она, – особенно о Праге.

– Речь о последней смерти – или последней перед той, что случилась в борделе прошлой ночью. Никто не знает об этом случае, кроме двух агентов Ротшильда и Годфри, а теперь и меня самого. Да и мне рассказали лишь потому, что в Париже барон де Ротшильд потребовал полного сотрудничества с тобой и твоими людьми, а я был первым, кто добрался до Праги. Но и тогда мне пришлось отправить телеграмму барону, чтобы убедить агентов поговорить со мной. – Квентин горько усмехнулся: – Вот бы воины королевской армии отличались той же непоколебимостью в преданности и послушании.

– Некоторые отличаются, – улыбнулась примадонна.

Квентин пожал плечами, не желая принимать лестный отзыв на свой счет.

– Итак, женщина была найдена живой. Живой, хотя… обезображенной. Но… – Он перевел взгляд с Ирен на меня и обратно. Я поняла, что его нерешительность вызвана замечанием Брэма Стокера, будто «честные» женщины имеют право судить слишком строго. – У нее был ребенок.

– Невредимый? – тотчас вскинулась я. Мне с юных лет пришлось заботиться о многочисленных братьях и сестрах, и рассказы о страданиях малышей всегда задевали меня.

Стенхоуп покачал головой.

– Младенец? – в ужасе уточнила Ирен.

– Нескольких дней от роду. Горло ребенка было перерезано, и он истек кровью.

– Вампиры! – выкрикнул в сердцах Брэм Стокер. – Современные вампиры!

– Истек кровью, – повторила примадонна. – То есть он был жив, когда его…

Квентин кивнул:

– Даже в самых диких областях Востока я не слыхивал о таком, но теперь понимаю, что сцена убийства представляла собой извращенную вариацию Мадонны с младенцем.

– Что известно о матери?

– Совсем юная, около семнадцати. Обследовать ее позволили только доверенному врачу. Он уже не молод, и после такого зрелища его хватил сердечный приступ.

– Женщина случайно не была изуродована? – спросила Ирен бесстрастно, как врач, которому сердечный приступ не грозит.

Меня снова озарило: а ведь женщины зачастую легче переносят кровавые подробности жизни и смерти, чем многие мужчины.

Квентин снова кивнул:

– Левую грудь недавно удалили, а также… имело место иссечение детородных органов.

Ирен резко махнула рукой, не желая углубляться в подробности как ради Квентина, так и ради нас самих. Мы уже давно шли по следу безумца и знали, чего ждать.

Вдруг компаньонка уставилась на меня:

– Пинк! Женщина, которую мы видели в Нойкирхене… порезы. Они образовывали «Х», не так ли? А здесь в Праге? – Она перевела взгляд на Квентина, который молча кивнул с явным отвращением. – А кто-нибудь сообразил посмотреть, поискать… нет ли вертикального разреза, увенчанного полукругом?