Звезды – холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

– И этот вопрос я постараюсь решить, – сказал я. Холодноебешенство судорогами сводило мышцы. Мне казалось, что стоит Тагу и Ганусхватить меня покрепче, попытаться ударить – и что-то произойдет. Что-тострашное и манящее одновременно…

Но они просто держали меня. Два моих несчастных друга, наглазах которых свершилось чудовищное кощунство.

– И смотритель не может все это стерпеть… – произнесла вотдалении Катти. Засмеялась захлебывающимся, плачущим смехом.

Камера совсем маленькая. Четыре на четыре шага. У алари былопросторнее.

Да еще половину места занимает кровать.

Даже ходить невозможно. Встать, развернуться, отжаться отпола… Снова лечь. Правда, говорят, что это недолго. Решение будет принимать неМировой Совет. Это ведь мелочь. Решение примет Наставник Пер. Быстро исправедливо. Другие Наставники подтвердят или изменят приговор.

Мне сообщат о результатах.

Самое смешное, что это называется покаянием Наставника.

Я формально невиновен. Я лишь плохо воспитан.

На стене экран, но он не работает. Терминала нет.

Четыре на четыре шага, а если не ходить по кровати – то двана четыре.

Но говорят, что это недолго…

Экран засветился, когда я валялся на кровати, глядя в серыйпотолок с единственным тусклым плафоном. Как предусмотрительно, даже винтернате есть вполне надежная тюрьма. Только называется она – изолятор…

– Я виновен в неудачном воспитании Ника Римера…

Покосившись на экран, я отметил, что Наставник Пер и впрямьвыглядел несчастным. Как мне объяснили, трансляция будет идти для всехНаставников Родины. Они извлекут полезные уроки из рассказа Пера…

– Нет ничего страшнее, чем подопечный, поднявший руку на Наставника…– полушепотом сказал Пер. – Каким может быть его следующий поступок? Унизитьженщину? Ударить ребенка?

– Врешь, скотина, – равнодушно сказал я экрану.

Но Пер меня не слышал. Сейчас, во всяком случае. Я находилмстительное удовольствие лишь в том, что позже он просмотрит запись. Навернякаменя снимают.

– По мнению врачей, Ник Ример страдает от психическойрегрессии, вызванной амнезией, – продолжал Пер. – Он вернулся к эмоциональнымреакциям ребенка. Но и это не оправдывает меня. Значит, слишком поздно яоткорректировал те ненормальные стороны его личности, которые привели к беде.Импульсивность, нетерпимость, самоуверенность…

Я засмеялся. Может быть, теперь детей станут отдавать винтернаты еще раньше?

– Я прошу наказания для себя, – произнес Пер. – Наказания…общепланетного порицания. Прошу снисхождения к своему ученику… перевода его насанаторный режим неопределенной длительности.

– Меняю санаторий на порицание, – сказал я. – Фарисей…

Наставник на экране склонил голову. Он ждал.

– Решение принято, – произнес женский голос. – НаставникПер, ваша работа признана неудовлетворительной. Вам дается возможность искупитьсвою вину работой в интернате «Белое море».

– Спасибо, – прошептал Пер.

– Подопечный Ник Ример, ваше поведение признано асоциальными опасным. Вам определен санаторный режим на неопределенный срок без правапересмотра решения. Вы имеете право высказать свое мнение, вас услышат.

Это становилось забавным.

– Вам не кажется, что вы все не правы? – спросил я.

– Общество не может ошибаться.

– Почему же?

– Ошибки – это отклонения личности от законов общества. Поопределению, общество свободно от ошибок.

У меня появилось подозрение, что я говорю с машиной.

– А если неверны исходные определения?

– Вывод о неправомерности системы может быть сделан лишь привыходе за ее рамки. Вы находитесь в обществе, Ник Ример.

– Я нахожусь под замком, – ответил я.

– Вы все сказали?

Я немного подумал:

– Да, абсолютно все.

– Решение принято и доведено до всеобщего сведения.

Экран погас.

Как быстро и печально завершилась моя карьера Наставника!

Минут десять я ждал, потом, решив, что за мной придут нескоро, улегся поудобнее и попытался заснуть. Разумеется, немедленно открыласьдверь.

За мной пришли Ган и Таг.

То ли принято поручать конвойные миссии друзьям преступника,то ли никто из Наставников не захотел марать об меня руки.

– Ример, вставай, – произнес Ган. В руках у него былооружие. Маленький серебристый пистолет.

– Как называется эта штука? – спросил я, поднимаясь.

Гану было не по себе. Ему очень трудно приходилось. Воттолько жалеть его, находясь в моем положении, казалось неестественным.

– Это мышечный релаксатор, Ример. Он используется в медицинепри судорожных состояниях. Вызывает временное отключение мускулатуры.

– Как удобно, да? – Я усмехнулся. – А знаешь, на моемкораблике ведь тоже не было оружия. Я пожег корабли не-друзей самыми мирнымисредствами…

– Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.

– Конечно. При таком количестве мирной техники…

Я прошел мимо них в коридор – Таг и Ган отступили,оказавшись за моей спиной.

– Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.

– Ты уже забыл мое имя, Ган?

– Ник, не надо, – попросил Таг. – Ты ведь понимаешь, чтоограничен в правах.

– Да, наверное. Куда мне?

– На выход. И к транспортной кабине.

Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачныхстен палат, с тщательно заправленными кроватками, мимо огромной, сверкающейбелизной операционной мы вышли в общий коридор, прошли к дверям. Под меднымколоколом на входе застыл все тот же маленький мальчик. На меня он уставилсяпочти со священным ужасом.

Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта навходе в интернат?..

– Ри… Ник, обещай, что не попытаешься бежать.

– С чего это?

– Я не хочу пугать детей видом оружия.

– Хорошо, – согласился я. – Прячь.