Гора трех скелетов - Артур Баневич

– Гранаты есть? – сдавленно прохрипел Мило.

– Одна, – удивила его Йованка.

Сержант протянул руку.

– Будьте наготове. Я брошу, и, когда взорвется, бегите к развалинам, бегите и стреляйте очередями.

Я с тоской воззрился на то, из чего стрелял, рискуя своей нижней челюстью. Даже от мушкета было бы больше пользы – тот по крайней мере прикрывал бы нас пороховым дымом. Почему я не выпускал из рук это крупнокалиберное чудище без оптики и всего лишь с тремя патронами к нему, было известно одному Богу.

Теперь и противник стрелял одиночными. Боснийцы ждали. Ждали, когда мы не выдержим и поднимемся на ноги, как мишени на стрельбище. Собственно, это мы и собирались сделать.

– Йованка, – шепнул я, – я рад, что тебя встретил, честное слово, рад…

Она не отозвалась. Я видел ее бледный профиль на фоне багряного неба. Мне показалось, ни один мускул не дрогнул на ее лице, но я точно знал, что мне только показалось.

Сержант повернулся на левый бок и метнул гранату туда, где был вход в пещеру. Мы с Йованкой вскочили на ноги и, стреляя из двух стволов, побежали. Мой «немец» не подвел, не заклинил, как это частенько случалось с натовскими автоматами. Я видел, как тот, отбежавший к развалинам, припал к земле и замолк, зато бойница в стене замигала безостановочными огнями. Мило выругался. Мы с Йованкой залегли. Зачастил и второй «Калашников».

– Кур-рва! – Я сплюнул смесь песка, слюны и бессильной злости. – Он жив…

Теперь только темнота была нашим союзником. Мы поползли назад, к дереву. Темную тень, метнувшуюся к скале, я увидел поздно, слишком поздно. Теперь оба боснийца были в пещере, в укрытии, что резко уменьшало наши и без того не великие шансы.

– Их мало, их только двое, – пробормотал сержант Недич. – Они сами как в ловушке. – Похоже, он успокаивал самого себя. – Надо было кинуть гранату чуть пораньше, – виновато вздохнул он. – Теперь будем держаться…

– До последнего патрона. – Я демонстративно щелкнул переключателем режима стрельбы на немецком автомате. – У меня патроны уже кончаются. Еще немного, и они возьмут нас голыми руками…

Словно в подтверждение моей мысли, светловолосый босниец, мелькнув в проходе, швырнул в нашу сторону гранату, которая наверняка была не последней. Грохнуло. В нос ударили взрывные газы.

Я схватил тяжеленную винтовку и не целясь выстрелил. Еще одним бесценным патроном стало меньше. «Точнее надо стрелять, Малкош, это ведь снайперская винтовка!» – сказал я себе. Посыпать голову песком нужды не было. Вторая взорвавшаяся рядом с нами граната сделала это за меня. Вместе со вспышкой пришло прозрение: да это ведь вовсе не граната, а толовая шашка. Вспомнился стоявший в нише рюкзак, под завязку набитый взрывчаткой. Ниша была как раз напротив входа… Что-то смутное забрезжило в звенящей от взрыва голове.

– Я люблю тебя.

Слов я не мог услышать. Голова гудела, частил автомат Мило. Как можно расслышать тихий. шепот в таком аду? Да и не могла она сказать этого даже теоретически… И все же, все же я слышал…

Четвертый бросок блондину явно не задался. Мило выстрелил, и толовая шашка взорвалась в полете. Пещера отозвалась отчаянной бранью. Ликовали мы недолго, автор на редкость точного выстрела охнул, застонал. Я повернул голову, Недич лежал на земле, закрыв ладонями лицо. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Мило! – Я подполз к нему.

Сержант перевернулся на спину, опасно выставив локти. Я отнес его под дерево, по коре которого тут же чиркнула пуля.

– Займись им, я прикрою! – торопливо сказала Йованка, давшая очередь.

Я склонился над сербом:

– Куда тебя?

– Глаза! – Недич выругался по-русски. – Ничего не вижу… И стрелять не смогу. – Он скрипнул зубами. – Ч-черт, подставился!..

Ничего, кроме грязного носового платка, у меня под рукой не оказалось. Сержант прижал его к глазам. Я отполз к Йованке.

– Они достанут нас артиллерией.

– Что ты предлагаешь? В атаку с песней?

Я не знал, что сказать. За спиной у противника была темная как ночь пещера. За нами – угасающий закат. У них патроны и динамит. У нас ни единого, в сущности, шанса. Подняться на ноги в нашем положении было равносильно самоубийству. Но вариант созрел в моей голове, был еще круче, еще самоубийственней!

Йованка громко сглотнула.

– Если что… Оля лежит в тарновской больнице. Ее лечащий врач – моя хорошая знакомая. Скажешь Оле, что я… что ее мама…

– Можешь считать, что она и моя дочка, – я медленно произнес самые важные в своей жизни слова, чтобы она осмыслила каждое слово по отдельности. – После всего, что случилось, Оля – наш общий ребенок… Только давай сейчас забудем о ней. И самое главное – не вздумай заплакать. Мне нужно, чтобы твои глаза были сухими…

Йованка сморгнула слезу.

Расчет был в общем-то на чудо. Но даже если бы оно произошло и все закончилось с совершенно невозможным по теории вероятности счетом два – ноль, радость победы скорее всего вкусил бы только один из нас. Чудес, как известно, не бывает. Еще пару дней назад такой расклад устроил бы меня. Но сейчас, когда столько всего случилось и столько было сказано…

– Слушай, Йованка, – тщательно подбирая слова, сказал я, – а на Ежиновой ты видела того снайпера?

Она удивленно глянула на меня совершенно сухими уже глазами:

– Разумеется видела. Зрение у меня – дай бог каждому…

– И стреляешь ты классно.

– Ну, допустим. Только не из автомата. Не люблю автоматов. – Глаза Йованки сузились. – А ты к чему это?

Она лежала по левую руку от меня. Я пододвинул к ней американскую винтовку.

– Дай мне свой автомат. Я прикрою тебя. Я умею стрелять с обеих рук… – (Она пристально смотрела на меня.) – Ну, в общем, есть идея. Я открою огонь, а ты перебежишь к развалинам, ты успеешь…

– Спрятаться? Выбей это из своей дурной…

– Нет-нет, я не об этом!.. Оттуда видна ниша в пещере, та, в которой стоял рюкзак. Скорее всего он там и сейчас стоит… Уже почти стемнело, но ты же глазастая, ты разглядишь его. Поверх рюкзака лежит коробка с детонаторами. Если ты попадешь в нее, будет большой бум, динамит взорвется…

– А почему не из «калашикова», на этой дурынде даже прицела нет.

– Коробка стальная, пуля из автомата только помнет ее.

Некоторое время она не мигая смотрела на меня.

– Никогда не стреляла из «макмиллана». – Губы Йованки тронула бледная улыбка. – Но я попробую…

– Ты сможешь, Йованка.

– Я попытаюсь, – вздохнула она.

Я протянул ей два оставшихся патрона. Недич, казалось бы не понимавший ни слова по-польски, вынул из куртки еще один, случайно завалявшийся в кармане. Он был хорошим полицейским, сержант Недич. Платок он по-прежнему прижимал к глазам. Кровь уже не заливала его лицо. По правой щеке серба текли смешанные с грязью слезы.