Последняя битва - Алекс Шу

Мужчины внимательно вслушивались в каждое слово руководителя страны. Мама присела на стул, сложив руки как школьница, и внимала каждому слову. Даже Маша, чувствуя важность момента, тихонько устроилась на диване, стараясь не мешать взрослым.

В конце Романов коснулся международной обстановки. Напомнил, что наши враги не спят, мечтают и делают всё возможное, чтобы разрушить первое в мире социалистическое государство. И вдруг выдал:

— Некоторые члены Политбюро были против того, что я сейчас скажу. Они считают, что широкая огласка может навредить стране и партии. Но я считаю: народ должен знать правду. И скрывать нам от него нечего. Более того, это преступно, с учетом произошедших событий. После долгих дискуссий, мы приняли решение рассказать о попытке государственного переворота, которую недавно удалось предотвратить. Заговорщики на самых высоких руководящих должностях хотели, придя к власти, сменить государственный строй. Предать всех тех, кто погиб, защищая наше социалистическое Отечество, кто работал в две смены, создавая и восстанавливая промышленность, кто пахал от зари до зари, наполняя закрома Родины. Они пытались отобрать наши завоевания, оплаченные потом и кровью миллионов простых людей, и им это почти удалось. Именно с этим был связан вывод из состава Политбюро председателя КГБ Юрия Андропова, Председателя Совета Министров Алексея Косыгина, отстранение и арест их и ряда других руководителей. Хочу пообещать: процесс суда будет транслироваться по телевидению, и станет максимально открытым, чтобы каждый советский человек увидел, какое будущее готовили ему предатели, желающие присвоить народную собственность и стать новоявленными капиталистами. По материалам следствия и судебного процесса будет снят документальный фильм. В нем запечатлеют самые шокирующие доказательства и подробности переворота. Мы сделаем это для будущих поколений, чтобы они не расслаблялись и помнили: стать предателем и нанести удар в спину может даже внешне безупречный человек волею судьбы вознесенный на должность руководителя. Сегодня нам удалось не допустить переворота. И в будущем, я обещаю: каждый из руководства сделает всё возможное, чтобы эта ситуация никогда не повторилась.

— О-хре-неть, — по слогам произнес отец.

— Это что же получается, новый тридцать седьмой год? — растерянно выдохнула матушка.

— Ни в коем случае, — возразил Сергей Иванович. — Я немного знаю ситуацию. Подробности рассказать не могу, но все сказанное Григорием Васильевичем, правда, от первого до последнего слова.

— Настя, какой к черту тридцать седьмой? — с досадой добавил отец. — Хватит никиткины страшилки о массовых репрессиях вспоминать. Да, были аресты, доносы, расстрелы. Но всё не так просто и однозначно, как на двадцатом съезде утверждали, и не так, как Никитка врал народу. Хрущев ненавидел Сталина, и сводил с ним счёты даже после его смерти. Мы же с тобой об этом говорили, а ты опять талдычишь «тридцать седьмой»…

За столом повисло тяжелое молчание. Во взгляде мамы, обращенном ко мне, я уловил немой вопрос, и чуть кивнул, подтверждая сказанное.

— Сергей, я так понимаю, отца застрелили, потому что о заговоре узнал? Трупы на пустыре и последующее Лешино исчезновение с этим связано? — напрямик спросил папа, играя желваками на скулах.

Майор немного помедлил, кивнул и коротко ответил:

— Да. Извини, больше ничего добавить не могу, подписку давал.

— Понятно, — процедил батя.

— А мне речь понравилась, — неожиданно заявил Зорин, уводя разговор от щекотливой темы. — Все правильно Романов сказал, по делу. Если так и будет, готов только приветствовать такие реформы, и помогать, по мере сил и возможностей.

Отец молча взял бутылку «Пшеничной», налил в рюмки себе и Игорю Семеновичу.

— Тебе не предлагаю, — глянул он на Сосновского. — Сам же сказал, на работе.

— Нам с товарищем майором можно лимонаду плеснуть, — напомнил я. — Он безалкогольный.

— Хорошо, — отец поставил водку, подхватил бутылку «Буратино» и налил в бокалы мне и Сергею Ивановичу, золотистого, стреляющего пузырьками и пенящегося лимонаду.

Встал, тяжело вздохнул и поднял рюмку.

— Выпьем за моего папу, Лешкиного деда, Константина Николаевича. Он всегда был воином, и ушел как воин — в бою. Надеюсь, его гибель была не напрасной. Пусть земля будет ему пухом.

— Не напрасной, — кивнул Сергей Иванович. — Саня, ты помнишь, мы с тобой и Зориным ещё в Анголе пересекались? Ты должен знать, что я никогда не вру тем, с кем делил кусок хлеба и воевал плечом к плечу. Могу, не всё рассказать, промолчать, но не вру. Так вот, если бы не Константин Николаевич, заговорщики бы победили. Он вместе с Лешкой сделал всё возможное, чтобы сегодня эти сволочи сидели за решеткой и ждали суда.

— За Константина Николаевича, — Зорин встал, отодвигая стул. За ним поднялись майор и я. Даже мама, аккуратно кончиками пальцев, стерла выступившие в уголках глаз слезинки, быстро плеснула себе вина и встала следом.

Трое мужчин, подросток и женщина молча выпили, отдавая дань погибшему. Маленькая девочка заворожено наблюдала за ними…

Речь Романова произвела эффект разорвавшейся бомбы. Люди горячо обсуждали её везде: азартно ругались между собой бабки на лавочках у подъездов, спорили рабочие в курилках, речь генсека обсуждалась в столовых, магазинных очередях, в кругу семьи, среди родственников, друзей и близких. Либеральная интеллигенция и диссиденты верещали о приходе «нового Сталина» и ожидали «репрессий», от Романова и подчиненной ему «кровавой гэбни» Ивашутина. Несколько особо одаренных даже написали воззвание на Запад, с просьбой, поддержать, не допустить, спасти, решительно осудить попытки реставрации тоталитарного сталинского режима.

Большая часть подписантов, находилась на территории СССР. После пламенного воззвания к оплоту демократии — «США», они были арестованы и сидели в камерах, дожидаясь суда. Парочку самых безобидных, похожих на местных сумасшедших, просто выдворили за пределы страны.

Другие, в основном рабочие и честные трудяги в своей массе поддерживали, и заявляли «давно надо навести порядок». Третьи, из числа мелких гешефтмахеров, аферистов, торгашей и прочей сомнительной публики, молчали, не вынося свои суждения на публику, и настороженно ждали дальнейшего развития событий. Четвертые, снисходительно улыбались и авторитетно утверждали: ничего «по большому счету» не изменится.

В магазинах неожиданно появились дефицитные продукты: копченые колбасы, курица, растворимый кофе, тушенка, сгущенное молоко, а кое-где даже неплохая говядина, свинина и другие товары, «выброшенные» на прилавки перепуганными торгашами. За считанные часы они были разметены обрадованными людьми.

Затем горячка, вызванная выступлением Романова, постепенно спала. Торгаши убедились, что немедленных репрессий не последует, успокоились и снова стали потихоньку подворовывать. И в жизни людей впечатление от яркой речи генерального секретаря сменилось повседневными, бытовыми заботами. Но отношение партийных чиновников и руководителей к народу заметно поменялось в лучшую сторону. Выполняя директивы генерального секретаря и опасаясь справедливых жалоб, они стали больше заниматься проблемами простых граждан,