Торнан-варвар и жезл Тиамат - Владимир Лещенко

И это тоже позволяло подружкам высокомерно относиться к ней.

– Нет, Марька, тебя замуж никто не возьмет, – важно изрекала Тунна, заводила девчачьей компании их квартала, когда они по извечному обыкновению всех малолетних существ женского пола делили женихов из числа сверстников.

– Это еще почему?! – удивлялась Марисса.

– А потому, – назидательно поднимала Тунна палец. – У тебя папаня кто?

– Воин! – важно отвечала Марисса.

– Он у тебя харьитт. Tapeг аль еще какой бродяга степной, – сообщала подружка, словно открывая великий секрет. – Не наш человек, одним словом.

– Ну и что?!

– А то! – с той же важностью рассуждала Тунна. – От волков родятся волки, от зайцев – зайцы, от черепах – черепахи. Разве не так? А что родится от волка и черепахи?! Никто тебя замуж не возьмет, потому что ты помесь непонятная. Так что тебе одна дорога – к твоей тетке…

Так она первый раз узнала о существовании тетки.

Но на ее вопрос о том, почему это ей дорога к тетке, и вообще – кто она такая, ее мама вдруг расплакалась, порывисто обняв Мариссу. Потом, правда, добавила, что ее безмозглые подружки просто ничего не понимают и не имеют даже мышиного ума, раз так говорят. Ведь ее дочка самая красивая, а они просто завидуют. И тетя ее тоже хорошая, хотя и «неправильно живущая» женщина.

Вскоре девочка познакомилась с родственницей воочию.

Как-то, вернувшись под вечер, вдоволь наигравшись, она увидела стол, заставленный разнообразными кушаньями, которые они ели лишь по праздникам. А за столом вместе с родителями сидела хорошо одетая госпожа, чье ожерелье стоило как бы не дороже их домика – уж в таких вещах она, дитя города торгашей и воров, разбиралась с ранних лет. Выглядела гостья моложе матери, и Марисса очень удивилась, когда оказалось, что это и есть старшая сестра Сайны.

– Это тетя Аниза. Поздоровайся, дочка, – с натянутой улыбкой сообщила мать.

Марисса вежливо поздоровалась.

– У меня, оказывается, очень милая и красивая племянница, – доброжелательно сообщила новоявленная тетя.

И девочка очень удивилась, когда при этих словах выражения лиц отца и матери приобрели явно неодобрительное выражение.

Она почти не общалась с родственницей, лишь помнила, как мать упорно отводила руку сестры, в которой был зажат тяжелый кошель. И как потом ее отец сурово и хмуро сказал маме, что очень уважает законы родства и гостеприимства, но не хотел бы видеть в своем доме шлюх.

Когда ей исполнилось одиннадцать лет, четверо мальчишек во главе с Бартуком, сынком лавочника-старьевщика, начали ее преследовать. Этот стервец выследил ее, когда она купалась, и, стянув штаны, предложил «пососать морковку», обещая – вот урод – полфунта сладкой тянучки. Она вырвалась, стукнув кого-то из них под дых, а Бартук вслед кричал ей, что он все равно ее достанет.

Наверное, надо было пожаловаться отцу, но она сделала по-другому. У сына кузнеца она выменяла на две маленьких медных монетки, сберегавшихся как величайшие сокровища в ее тайнике, обломок серпа. И тем же вечером, обмотав обрывком уздечки, старательно наточила лезвие о камень. И когда через два дня малолетний шакал вновь попытался зажать ее в углу старой крепостной стены, выхватила из-за пазухи самодельный нож и ударила его в низ живота, метя отчекрыжить то место, которым он больше всего похвалялся.

Она промахнулась, лишь распоров бедро, но при виде хлещущей крови и воплях: «Убили! Убили меня!!!» – вся компания прихлебателей разбежалась прочь, включая и самого «убиенного», оставлявшего кровавый след в пыли захолустной улочки.

А назавтра под вечер к ним домой ввалился ревущий толстяк – отец Бартука. Он верещал, что поганое отродье чужака пыталось лишить мужественности его замечательного сына, что она сама пыталась его завлечь и соблазнить, что он немедленно заберет поганую девку-змею и продаст в портовый бордель – и то вырученные деньги не возместят даже капли драгоценной крови его бедного сыночка.

Он вопил, брызгал слюной, изрыгал ругательства, а отец, ее здоровый и сильный отец, стоял перед ним и молчал, жалко сгорбившись и опустив руки. Лишь потом, уже пройдя науку воина, она поняла: отец ее нарочно вел себя так – ждал, пока толстяк окончательно озвереет и ударит его. Ведь по законам королевства Кильдар ударившего тебя в твоем доме можно безнаказанно убить на месте.

И, видимо, лавочник тоже вспомнил об этом, потому что вдруг запнулся и, зло бормоча, ушел. А у калитки отвесил своему сынку такого подзатыльника, что тот упал на землю и заголосил не хуже, чем когда Марисса попортила ему шкуру.

Тем же вечером отец ее пришел к ней в комнатенку и долго молча смотрел на нее. А потом вдруг сказал, что пройдет еще года три-четыре, неизвестные ей «урочные годы» кончатся, и они все вместе поедут очень далеко – туда, откуда он сюда приехал. И тогда она увидит там другую жизнь и настоящих мужчин, и у нее будет много родных людей. И никто не посмеет сказать ей недоброго слова – ибо тогда все двести мужчин ее рода вступятся за нее. И обязательно, как только Мариссу увидят его земляки, то сразу кто-нибудь пришлет ей табун из десяти белых кобылиц…[2]

Потом отец ушел в плавание вместе с большим купеческим флотом – семнадцать огромных каракков, каждый из которых вмещал по сто тысяч пудов груза. Купцы платили очень неплохо, а лучник, способный без промаха бить с качающейся палубы, был нелишним в дальнем походе.

Флотилия ушла в Малое Суртское Море.

И не вернулась. Так бывает – корабли гибнут бесследно, а у моряков нет могил. Пропали все семнадцать больших кораблей, полторы тысячи матросов и девять богатых купцов, полсотни приказчиков и одиннадцать морских магов. И воин торговой стражи Кебал Хорт вместе с ними.

Шли месяцы, кончались деньги, на столе не было ничего, кроме каши и черствых лепешек, что сбывают за полцены пекари, если товар нераспродан. Но они верили, что все будет хорошо и что настанет день, когда вернется их отец и муж, и вновь радость придет в домик на припортовой улице.

Мать бралась за любую работу, шила, стирала, присматривала за чужими детьми за миску вчерашней похлебки. И ждала. Прошел год, и Сайна одела белую вдовью ленту на волосы и справила тризну по мужу… Потом сгорела в несколько дней младшая сестра Мариссы, от непонятной неведомой болезни, и последние скромные драгоценности, отданные знахарям-шарлатанам, ничем помочь не смогли. Те даже не смогли сказать, отчего Инграда умерла.

А потом и ее мать, так и не дождавшись отца, тихо угасла. Легкая поначалу простуда свела ее в могилу в две недели.