Легенда о Побратиме Смерти - Дэвид Геммел

Впрочем, могло быть и хуже. Не спохватись он вовремя, погибли бы все повозки. Но эта мысль его не порадовала. Если бы он оставил при обозе охрану, надиры ничего бы не добились.

Дикий хохот и свист клинков прервал его размышления. Надира в белом платке обезглавили и четвертовали. Премиан кинулся на регочущих солдат.

— Смирно! — взревел он, и они испуганно построились в шеренгу. — Как вы смеете? Как смеете вести себя подобно дикарям? Да знаете ли вы, на кого сейчас похожи? Что, если бы ваши родные увидели, как вы рубите на куски тело мертвого воина? Вы же готиры! Оставьте эти зверства... варварам.

— Разрешите сказать, капитан? — спросил кто-то из солдат.

— Говори.

— Но ведь генерал Гарган посулил отрубить руки всем надирам, разве не так?

— Это было сказано, чтобы напугать надиров. Они верят, что если умрут увечными, то такими и отправятся на тот свет. Не думаю, что генерал намерен осуществить эту угрозу на деле. Я, конечно, могу ошибаться, но здесь и сейчас командую я. Вы выроете могилу для этого человека и сложите вместе все части его тела. Он был нашим врагом, но сражался храбро и отдал жизнь за дело, в которое верил. Похороните его как подобает. Ясно?

Солдаты закивали.

— Тогда за дело.

Джомил отвел Премиана в сторону и сказал, понизив голос:

— Это неразумно, капитан. Вас прозовут любителем надиров и станут говорить, что вы проявляете мягкость к врагу.

— Наплевать мне на это, дружище. Как только наша кампания завершится, я подам в отставку.

— Может, оно и так, капитан, — только вы уж простите мою прямоту: я не думаю, чтобы генерал грозился попусту. И мне не хочется, чтобы он отдал вас под суд за неповиновение.

Премиан с улыбкой посмотрел в обветренное лицо старого солдата:

— Ты верный друг, Джомил, и я очень это ценю. Но отец учил меня никогда не участвовать в бесчестном деле. Как-то он сказал, что нет большей отрады для мужчины, чем смотреться в зеркало во время бритья и гордиться тем, что видишь. Я в настоящее время такой гордости не испытываю.

— А напрасно, — покачал головой Джомил.

Было три часа пополудни, а враг все не шел в атаку. Пехотинцы сидели в лагере, соорудив из мечей и плащей навесы для защиты от палящего солнца. Уланские лошади были собраны в загон на западной стороне. Одни кони стояли смирно, понурив головы, другие легли — так истомила их жажда.

Друсс, заслонив рукой глаза, увидел, как возвращаются пять повозок с водой, и выругался вполголоса. Готиры бросились к телегам и окружили их.

Талисман поднялся на стену к Друссу.

— Надо было дать Кзуну побольше людей, — сказал он.

— Мне помнится, ночью за водой отправилось четырнадцать повозок, — пожал плечами Друсс. — Твои ребята хорошо поработали. Этой воды им и на день не хватит. Одним только лошадям нужно больше, чем они привезли.

— Тебе и раньше доводилось бывать в осаде? — спросил Талисман.

— Да, парень. Чаще, чем мне бы хотелось.

— Тогда скажи — что, по-твоему, нас ожидает?

— Думаю, они навалятся на нас всем скопом. Выжидать им больше нельзя. У них нет саперов, чтобы вести подкоп под стену, и нет тарана, чтобы разбить ворота. Мне сдается, они бросят в бой всех — и улан, и пехоту. Попытаются взять эту стену числом.

— Я думаю иначе. Мне кажется, они разделятся на три части. Основной удар, конечно, придется на западную стену, но я думаю, они атакуют также ворота и другую стену. Постараются растянуть нашу оборону. А вот если это не удастся, тогда они пойдут на приступ все разом.

— Скоро мы это узнаем. Если они поступят по-твоему, как будешь обороняться?

— Выбирать нам не из чего, Друсс, — устало улыбнулся Талисман. — Будем держаться как можем.

Друсс покачал головой:

— Надо принять в расчет, что отдельным солдатам удастся пробиться на стену и даже во двор. Очень важно решить, как быть в таком случае. Животное чутье велит человеку бить того врага, который ближе, но в нашем положении такое чутье может оказаться роковым. Если возникнет брешь, первым делом надо будет заткнуть ее. Те, что уже прорвались, могут и подождать.

— Что же ты предлагаешь?

— У тебя уже есть небольшой резерв, предназначенный для таких оказий. Увеличь его и разбей на две части. Если враг возьмет кусок стены, первая часть должна помочь защитникам отвоевать взятое обратно. Вторая часть займется теми, кто проникнет внутрь. Линия укреплений у нас одна, отступать нам некуда, поэтому стены нужно держать любой ценой. Ни один защитник не должен покидать своего поста, что бы там ни делалось во дворе. Держи стены, Талисман! Все остальное пустяки.

— Я понял тебя, воин, — кивнул Талисман. — И передам это людям. Знаешь ли ты, что племена тянули жребий за честь сражаться сегодня рядом с тобой?

— Вон оно что! — усмехнулся Друсс. — Ну и кто же мне достался?

— Небесные Всадники. Им это очень лестно. Редкость для гайина завоевать такую любовь.

— Ты полагаешь? Меня всегда любят в такие вот времена. Прямо хоть песню об этом складывай. Песню о воине. Когда война начинается или вот-вот начнется, люди поклоняются ему. Когда война кончается, его забывают или осыпают бранью. Так было всегда.

— Но ты как будто не обижаешься?

— Это все равно что обижаться на заход солнца или на холодный северный ветер. Такова уж жизнь. Как-то я участвовал в походе с целью защитить богатых сельских хозяев от сатулийских племен. Они соловьем разливались — какие, мол, мы герои да как они нам благодарны. И был у нас молодой солдат, потерявший в тот день руку, — из их же краев. Через полгода он и его семья помирали с голоду. Такова жизнь.

— Что же, они так и умерли?

— Нет. Я вернулся на Сентранскуго равнину и поговорил с главой гильдии. Напомнил ему о его обязательствах.

— Неудивительно, что он тебя послушался. — Талисман поглядел в холодные голубые глаза Друсса. — Но у нас все не так — сам увидишь. У надиров долгая память. Ты — Побратим Смерти, и легенда о тебе будет жить всегда.

— Ба, легенды! Я сыт ими по горло. Будь у меня хоть половина того мужества, каким обладает простой крестьянин, я жил бы дома с женой и возделывал бы свою землю.

— У тебя нет сыновей?

— Нет. И не будет, — холодно отрезал Друсс. — Ничего после меня не останется, кроме этих проклятых легенд.

— Многие готовы умереть ради такой славы.

— Многие и умерли.

Они помолчали немного, глядя на готиров, толпящихся у повозок с водой.

— Жалеешь, что остался здесь? — спросил Талисман.

— Я стараюсь никогда и ни о чем не жалеть. В этом нет смысла.