Моцарт. Посланец из иного мира. Мистико-эзотерическое расследование внезапного ухода - Геннадий Смолин

Место такое существовало. Там даже дюжина верных помощников или нукеров госпожи Констанции или ее советника аббата не найдут меня. Им просто в голову не придет разыскивать меня в Брюнне и его окрестностях. Магдалена Хофдемель, а в девичестве Мария Покорная — вот тот спасительный оазис.

Я нашел ее — после бесконечно долгих часов езды до Брюнна и поиска ее родительского дома Покорных. Здесь, в ее фамильных апартаментах, я обрел покой — покой под сенью шлейфа Царицы Ночи из «Волшебной флейты». Здесь, размышляя о прощальных словах аббата и об отравлении «аква тоффаной», я снова и снова спрашивал себя: одному ли мне уготовил Максимилиан Штадлер такую участь? Ибо я вспомнил служанку в доме Моцартов Лорль, которой Максимилиан Штадлер что-то положил в ладонь, и было это во время отъезда на воды в Баден Франца Зюсмайра с Костанцией. Как сейчас помню, это было 1 октября 1791 года.

Но что ему нужно было теперь от меня? Быть может, он боялся, что я выдам его? И за это темные силы преследовали меня? Но зачем он предал огню всю мою жизнь? Вот тайна, которая не дает мне покоя.

Комната напоена тонким ароматом благовоний и парфюма. Я лежал на ослепительно белых простынях Марии Магдалены Хофдемель, а медленный яд постепенно делает с моим организмом свое черное дело. Выживу ли я? Я уже перенес на бумагу все, что мог сказать. Рука моя дрожит, и боюсь, что сегодня я больше писать не в силах. Сбоку от меня окно и шикарный вид — лесистые горы, много неба и солнца. Но нынче утром солнце так беспощадно льет золотой свет в мою комнату, что ничего не хочется делать — только лежать и ни о чем не думать. Придется сделать паузу.

Вена, 20 сентября 1803 года.

Д-р Клоссет.

Пишу по свежим впечатлениям. Только что вернулся с похорон придворного капельмейстера Франца Ксавера Зюсмайра — если это можно назвать похоронами. Скорее фарс, поскольку все повторилось по образу и подобию маэстро. Правда, еще хуже, как насмешка судьбы.

Именно 17 сентября 1803 года ко мне пожаловал сухощавый молодой человек, с непроницательными глазами и поджатыми губами, одетый во все серое — камердинер Зюсмайра.

— Герр Клоссет, смею вам сообщить пренеприятное известие, — с порога заявил он. — Сегодня скончался придворный капельмейстер Франц Ксавер Зюсмайр. Он пожелал, чтобы вы проводили его в последний путь. Отпевание покойного будет завтра в церкви св. Стефана в три часа пополудни.

— Как он умер?

— В последние полторы недели герр Зюсмайр был крайне раздражительным. У него были частые головокружения, наступала такая слабость, что он не мог встать с кровати. Рвота его замучала; он потерял вес — остались кожа да кости; зато руки и ноги опухли. Ему постоянно что-то мерещилось — какие-то видения или галлюцинации, бледность его лица даже пугала.

Врачи не могли точно определить, что у маэстро — то ли чахотка, то ли ревматическая лихорадка.

— Какие-либо бумаги у него остались — ноты, партитуры или письма? — спросил я.

— Приходил герр Штадлер, аббат Максимилиан Штадлер. Все бумаги и забрал.

— Все до единого листочка?

— Да, ни клочка не оставил.

— А бывала у вас ли вдова Моцарта — Констанция Моцарт?

— Они вообще не поддерживали отношения. Хотя, нет, приходила не так давно, но с герром Штадлером.

Я был ошарашен этим сообщением, ходя интуитивно догадывался о некоем связующим треугольнике.

Когда я подходил к собору св. Стефана, меня обогнали желтые дроги с гробом, который поставили в часовне Крестовой капеллы (Kreuz-Kapelle), расположенной по северную сторону собора. Это обиходное название капеллы, правильно она называлась Kruzifix-Kapelle, то есть Капелла распятия, так как открытый павильон, образующий вход в катакомбы собора, украшен изображением распятого Христа.

В часовне было два-три монаха и монахиня. Вместе со мной внесли гроб — там было тело Зюсмайра. Никто из присутствующих даже головы не повернул. Похороны — обычное явление, а тут, по всему было видно, хоронят какого-то безвестного бедняка. Об этом свидетельствовал некрашеный сосновый гроб и более чем скромное число провожающих.

Когда я попытался внести нужную сумму за подобающие сану Зюсмайра похороны, то мне было категорично заявлено:

— Не волнуйтесь, герр доктор. За все уже заплачено, это воля покойного.

— Откуда вам известно, друг мой?

— Аббат Штадлер — это по его милости все сделано.

«Господи, — подумал я. — Ведь точь-в-точь, как хоронили великого Маэстро — Вольфганга Амадея Моцарта. Но какой-то за этим стоит фарс, издевка, а может, ритуал?..»

На время отпевания я встал рядом гробом, стараясь не смотреть на изменившееся до неузнаваемости желто-бронзовое лицо покойного — острый нос, впалые щеки. Когда притч отправлял похоронную службу под крышей павильона капеллы, я оглянулся по сторонам — из провожающих только я один. С сухим треском горели свечи, наполняя помещение запахом воска и благовоний.

После отпевания тела гроб поставили в катафалк, и возница повернул лошадь в сторону кладбища.

Маленькое кладбище св. Марка было создано стараниями прихожан собора св. Стефана для тех, у кого не было средств хоронить своих близких с большим почетом. Когда похоронные дроги затряслись по булыжной мостовой предместья Ландштрассе, за ними, кроме меня, никто не последовал.

На кладбище находился всего лишь один могильщик. День сегодня что-то долго тянулся, пожаловался он вознице. Он как раз заканчивал закапывать общую могилу.

Могильщик был стар и туговат на ухо; он уже составил много гробов возле длинной узкой ямы. Любивший порядок во всем, могильщик гордился своей аккуратностью. Он не расслышал имени, но прикинул, что покойник, должно быть, маленького роста, сразу видно по размеру гроба, да и бедняк, судя по третьеразрядным похоронам. Только такие похороны бывают без провожающих.

Возница свалил гроб на землю рядом с другими гробами и поспешил прочь. Он презирал такие похороны. Разве на них заработаешь? Скажи спасибо, если окупишь расходы по содержанию лошади и повозки.

Тело Зюсмайра пошло в общую могилу, где в три яруса были навалены сотни других трупов.

Кроме меня, еще двое все-таки добрались в тот день до кладбища св. Марка. Это был Эммануэль Шиканедер, он приехал на кладбище с двумя актерами, когда могилу уже зарыли. Он ожидал, что многие съедутся на похороны в каретах, и когда повозок у собора не оказалось, потерял немало времени на поиски экипажа, чтобы добраться до самого кладбища св. Марка. Могильщик уже ушел, а смотритель ему сказал:

— Мы тут сегодня целый день хоронили. Откуда нам знать, где могила вашего друга?

Я совершенно случайно столкнулся с ним.

— О, герр Шиканедер! Столько лет, столько зим!.. Пойдем-те, я покажу.

Мы вернулись назад, я стал искать то место, где еще недавно стоял, но не нашел.