Шепот тьмы - Келли Эндрю

громко, чтобы слова стали криком. Звук получился приглушенным. Приглушенный ветром, хотя ветра не было.

Она подняла голову.

Их взгляды встретились. Ее был черным и потусторонним.

– Демон, – сказала она, и голос ее был не ее, а чего-то холодного и скользкого. То, на что он потратил бесчисленные часы, призывая его в ночи. – Она уже заключила свою сделку.

– Мне все равно, – прошипел он. – Разорви ее.

Существо внутри нее моргнуло. Медленное, нечеловеческое закрытие глаз, от которого у него похолодела кровь. Осколок кости, скрытый из виду, крутился и вертелся на ее ладони.

– Она оставила тебе послание.

– Какое послание? – Комната вокруг него горела. Его легкие были забиты дымом. Кожа горела, как гарь. Ему было все равно. – Какое послание?

Воздух поредел. Дверь закрылась. Наполовину погруженная в нее, Делейн Майерс-Петров оглянулась на него. Голос, прозвучавший из нее, был низким и глубоким.

– Найди ее там, где растут асфодели.

54

Пришло время. Время прощаний. Время заканчивать.

Оно не хотело оставлять девушку. После стольких недель, проведенных в ее костях, он понял, почему мертвые следуют за ней. Почему мальчик-демон держался за нее. В ней было тепло. Доброта, которая была слишком сладкой. Такой, от которой челюсть сводит. Была в ней и тишина. Тихая, как зеркальная тишина озера.

Мирная и необычная. Он не привык к такой тишине. К такому покою. Она посмотрела на человека напротив – человека с глазами братьев. Человека, чье мертвое сердце держалось только на веревочке. Все еще теплой, но медленно рвущейся.

– Ты слишком долго оставался среди людей, брат, – сказало оно. – Мне нужно было кое-что сделать. Преподать урок.

– И ты довел его до конца?

Улыбка расплылась, медленно разворачиваясь.

– Да. Этот человек пытался использовать нас в своих целях. Я показал ему, что он не сможет.

– Тогда все кончено. Пора возвращаться домой.

Они держали власть над мертвыми, а не над живыми. Эта девушка, в конце концов, разорвалась бы от напряжения, удерживая в себе нечто бесконечное. Она порвется, как бумага. Он не хотел этого.

Он не хотел замедлять процесс. Оттягивать неизбежное.

Он должен был, как он понял, что-то почувствовать, когда Делейн Майерс-Петров умрет.

И она умрет. Умрет.

Другого пути не было.

Люди не созданы для того, чтобы жить вечно. Они были существами, созданными для энтропии. Созданы, чтобы сгореть и угаснуть, как пламя. Превратиться в пыль. По крайней мере, он мог обеспечить ей спокойный сон. Без страданий. Не так, как страдали другие.

И в любом случае она просила об этом.

Она держала в руках частицу подземного мира. Обол для богов. Правила есть правила, они были старше времени и неизменны. Он даст ей проход. Он удовлетворит ее последнюю просьбу.

В открытую дверь демон подкрался ближе. Мертвецы следовали за ним, как испуганные собаки. Прятались за ним. Интересно, знал ли мальчик, что он – нечто имперское? Получеловек, в жилах которого течет ад, подходящий для того, чтобы властвовать над мертвыми. Возможно, однажды он тоже будет властвовать рядом с ними.

Странно.

Но он видел и более странные вещи за многие годы жизни на этом камне.

Дверь слабела. Увядала. Пришло время. Время закрыть путь людям. Пора оставить пространство между мирами на попечение мертвых.

Потребовался вдох – в высшей степени человеческий поступок, но девушка терпела. Дыхание стало чем-то сладким, как и все остальное в ней.

Он закрыл глаза.

Он разорвал девушку на части.

Ему было очень жаль делать это. Но другого выхода не было. Мертвые кричали.

И демон тоже закричал.

Весь мир затих. И вот, наконец, наступила тишина.

55

Делейн Майерс-Петров не была сделана из стекла. Она была сделана из углерода и атомов. Из кожи и костей. Из чего-то слишком глубокого и слишком тихого, чтобы назвать это. На нее все давили и давили. И она блестела, как адамант.

Она сидела на берегу пруда. Воздух был холодным, но она не чувствовала его на своей коже. Она лишь мерцала, преломляясь, как лед, как многогранные плоскости алмаза, обработанного до блеска. Как что-то другое. Вода была ровной и белой, ее поверхность застыла, за исключением единственной темной лужицы на вершине пролома во льду. Пальцы голубого цвета изрезали край трещинами, как будто что-то прошло сквозь него и не всплыло на поверхность. Поднялся пузырь. Еще один. Маленькая мутная лужица плескалась на льду.

Позади нее толстые хвойные деревья поднимались в снопах темной зелени, ветви склонялись под редеющими мантиями медленно тающего снега. Он капал-капал-капал кристаллическими вспышками, как падающие драгоценные камни в неясном свете. Небо над головой было цвета шифера, а солнце – лишь предположение, отпечаток, воспоминание, не совсем верное.

Какой-то частью сознания она понимала, что это похоже на пруд возле ее дома, куда родители брали ее, чтобы покидать камни. Они расстилали на берегу одеяло, и мама расставляла множество угощений. Большой зеленый виноград и морковь длиной с ее пальцы, бутерброды с огурцом, нарезанные треугольниками, кекс с изюмом из булочной, яблочный сок с соломинкой. Это воспоминание тоже казалось чем-то далеким. Что-то, что она собрала воедино.

И вообще, этот пляж был вовсе не пляжем, а полем. Ни песка, ни грязи, только цветы. Белые и хрупкие, с красивыми шипами, стебли которых сгибались под порывами ветра. Она знала их название, хотя никогда раньше не видела, как они растут. Она чувствовала вкус этого слова во рту.

Асфодели.

Это было другое воспоминание, более труднодоступное. Губы у ее шеи. Голос в ее коже. История – ее или, может быть, чья-то еще – о королеве мертвых и белой гирлянде. Деревья шелестели, наклонялись, шептались. Медленно, негнущимися пальцами, она сделала себе корону, связывая сорванные стебли в узлы, пока они не легли аккуратно конец к концу, как они с матерью делали с одуванчиками в поле за их домом.

Она водрузила его на голову.

Во рту был привкус меди. Она задумалась, не умерла ли она.

Время шло. Время стояло на месте. Деревья шептались без конца. Она не знала, сколько прошло часов, прежде чем услышала его.

– В воде было холодно. – Голос доносился со всех сторон. Прямо за ее спиной. Он пробивался сквозь тишину поля. Она повернулась, не вставая, по пояс обхваченная белыми цветами, наполовину погребенная в могиле из лепестков.

А там стоял он. Мальчик, которого она знала. Колтон Прайс, стойкий, как все живые. Отважный. Позади нее снова забурлило темное пятно воды. Она не смотрела, и он тоже.

– После этого стало еще холоднее, – сказал он. – Я опустился,