Сердца не покоряют силой - Мария Берестова

Столичный особняк встретил супругов неожиданно вернувшейся Лис.

Большая часть семьи по-прежнему предпочитала проводить тёплые летние дни на природе, в фамильном замке, но у Лис неожиданно нашлись дела в городе: она как раз подкопила денег на небольшой ремонт, и была плотно занята координацией работ.

Самым важным пунктом в планах Лис была перестройка террасы, которая изветшала настолько, что уже года четыре как была полностью закрыта. Конечно, за эти годы она успела превратиться в склад хлама, поэтому начинать пришлось с разбора этих залежей. В процессе разбора вполне ожидаемо обвалилась крыша – к счастью, никого не пришибло. Сейчас работы находились на стадии разбора самой террасы.

Должны признать, что ремонт по-мариански выглядит весьма взбалмошным и суматошным явлением. Регулярные рабочих бригад в Мариане не существовало отродясь, как и отдельных более или менее универсальных мастеров. Лис потому не могла отлучиться от своей затеи, что ей постоянно приходилось искать новых и новых людей для каждой следующей задачи. Если один человек соглашался разобрать крышу, то ломать стены он был уже не готов. Если другой брался за стены, то точно не желал заниматься утилизацией оставленного после этого мероприятия строймусора. Если третий согласился всё вывезти, что-то сжечь, а что-то пристроить, то он уж точно не планировал срывать фундамент.

Таким образом, за последние пару недель Лис только-только управилась со сносом старой террасы и лишь начинала искать человека, который занялся бы фундаментом под новую.

Система сложная и нервная, зато местами и сэкономить получалось. Сосед-Артен, например, оплату за сломанные стены принял в виде трёх мешков яблок. А Пьер-печник вывез мусор и вовсе бесплатно, рассчитывая нажиться на последующей продаже вполне неплохих дров.

Так что Лис была вполне довольна тем, как продвигается её дело, и довольство это ярко отражалось на её лице.

Чего нельзя сказать об Эртане, который, узнав, что сестрица до конца лета остаётся в столице, почему-то смутился и помрачнел.

Причина его мрачности выяснилась ближе к вечеру, когда он поймал Лис наедине и завёл с ней трудный разговор.

– Эм, понимаешь, – смущённо ерошил он волосы на голове и краснел, – тут такое дело… – запинался и так и не доходил до собственно дела.

Лис удивлённо приподнимала тонкую, словно угольком нарисованную, бровь, и пыталась понять, что это нашло на обычно куда как более решительного братишку.

– Эрт, – наконец прервала она его терзания, складывая руки на груди, – скажи уж просто, как есть.

Вздохнув, тот признал, что говорить-то всё равно придётся, поэтому хватит оттягивать неизбежное.

– Тут такое дело… – опять закинул бессмысленное вступление он, сам себе поморщился и исправился: – В общем, ты помнишь, как мы с А-Травсами в вопросы играли? В их беседке?

Лис в недоумении приподняла и вторую бровь, пытаясь припомнить, когда они делали это в последний раз – явно ещё до свадьбы Аркаста! – и почему Эртан вдруг извлёк на свет Божий эту старинную историю.

– Помню, конечно, – подбодрила его она, начиная чувствовать некоторое любопытство.

– Ну, в общем, – Эртан снова полохматил себе волосы и со смущённой улыбкой выдал то, о чём так не хотелось говорить: – Я тут сказал Рэми, что однажды тебе так сильно не хотелось отвечать на вопрос, что ты сиганула прям в воду.

– Что?

Лицо Лис приняло крайне нелепое выражение. Удивлённые брови попытались взлететь ещё выше, возмущённый предположением в такой трусости нос сморщился, развеселившийся таким абсурдом рот искривился в смешке.

Несколько секунд потребовалось ей, чтобы проморгаться, после чего она состроила весьма холодное выражение лица.

– Если она вдруг спросит, – неуверенно махнул рукой куда-то в сторону Эртан, – ты меня не выдавай, ладно?

Будь здесь сама Рэми, она безошибочно бы определила, что тот опять строит из себя брошенного котёнка: жалкий тон, робкий мучительный взгляд и какое-то неловкое движение плечами говорили об этом весьма явно.

Только вот на Лис подобные заходы не действовали; напротив, её лицо стало ещё более суровым, взгляд – строгим, а голос, которым она ответила, и вовсе ледяным:

– На опасный путь ты вступил, Эртан А-Ларрес, – проникновенно отметила она.

Тот сперва резко покраснел, потом враз побледнел.

– Уже жене врёшь, – безжалостно продолжила Лис. – Что дальше?

Он отвернулся; руки его сжались в кулаки.

Упрёк был более чем справедлив. Учитывая шаткое и двусмысленное положение ралэсов в Мариане, привычка врать могла выйти любому из них боком, да ещё как. Слову ралэса верят, но цена этой веры высока. Солги один раз – и слух об этом непременно разнесётся на всю страну, и всё так тщательно выстраиваемое поколениями А-Ларресов равновесие полетит в бездну.

Эртан это знал и всегда тщательно следил за собственным языков, подходя с разумением к каждому слову, которое произносил. Но тогда, в далёком разговоре с Рэми, он почему-то даже не подумал о том, что лжёт. Ему казалось, что это вполне безобидная фантазия, от которой никому не будет дурно и о которой никто никогда не узнает. Он не считал внутри себя это ложью – это ведь всего лишь часть любовной игры, флирта, а вовсе не враньё и тем паче не нарушенное слово.

Но Лис в своей холодности была абсолютно права: сперва ты лжёшь вот так, не замечая, просто играя; потом начинаешь врать чаще, не видя в этом ничего дурного; а там недалёк тот день, когда ложь станет для тебя привычна и естественна.

– Значит, так, – сурово резюмировала Лис, взяв на себя роль арбитра в этом деле и обозначив жёсткую альтернативу: – Ты либо признаёшься Рэми сам, либо я всем рассказываю.

Эртан вздрогнул плечами, но признал справедливость вердикта и пообещал рассказать.

Выполнить обещание оказалось чрезвычайно сложным. И дело было не в том, чтобы он боялся реакции жены; в конце концов, с любой реакцией можно начать работать. Сложно было просто само по себе признать, что да, вот взял и солгал, потому что боялся получить отказ в откровенном разговоре, потому что легче было придумать предлог и повести беседу по удачному, заранее спланированному, руслу, потому что… а, пропади всё пропадом! Да просто потому что струсил говорить прямо. Стыдно было даже не столь самой лжи – в конце концов, это действительно была вполне безобидная и безвредная ложь! – сколько этой вот трусости.

Он мялся и переживал так красноречиво, что Рэми не потребовалось и двух минут, чтобы понять: с ним что-то не так.

– Что-то случилось? – настороженно спросила она, припоминая, что последний раз его так перекосило перед тем, как обвинить Алиссию в шпионаже.

– Ну, не то чтобы случилось, – снова залез он рукой в волосы, чувствуя одновременно и облегчение от того, что можно перестать тягостно молчать, и напряжение от того, что трудный разговор всё же начат.