Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

— Благодарю, сэр. Удостоиться такого чина — мечта каждого моряка, и я — не исключение.

Из записки, оставленной лейтенантом Эвансом, начальник экспедиции узнал, что и этот склад вторая вспомогательная партия прошла успешно, обнаружив здесь следы первой партии, и что возвращение их в базовый лагерь проходит, хотя и с немалыми трудностями, поскольку люди устали, но без каких-либо трагических последствий.

Выяснив, что продовольствия, оставленного на складе, хватит на трое с половиной суток, Скотт позволил Бауэрсу усилить обед за счет какой-то части остатков прошлого запаса, что было встречено всеми с восторгом. Конечно, горький опыт предыдущих переходов учил капитана, что, даже получив «подпитку» из склада, продовольствие следовало экономить, но слишком уж все они были истощены.

Капитану и самому хотелось устроить себе у склада отдых до следующего утра, но долина, в которой они оказались, постепенно наполнялась невидимым пока что солнечным светом, и терять такое время было нельзя. Он приказал отправляться в путь, хотя Бауэрс неожиданно почувствовал сильный приступ «снежной слепоты». В принципе этого следовало ожидать, поскольку лейтенант отдыхал меньше всех; он постоянно всматривался вдаль и работал с инструментами, но все же для всей группы слабость Бауэрса оказалась пугающей неожиданностью: «Если еще и несгибаемый лейтенант начнет сдавать, тогда уж нам точно до Старого Дома не дотянуть!»

Утром, вместо того, чтобы немедленно выступать, полярным странникам пришлось заниматься полозьями санок. Еще вчера было очевидно, что санки нужно менять, однако до того склада, на котором находились запасные, нужно было добраться. Поэтому их пришлось разгрузить, перевернуть и, старательно очистив от наледи, натереть полозья шлифовальной бумагой. Обычно этой работой занимался унтер-офицер Эванс, его и брали в экспедицию как человека мастерового, однако теперь он отошел, опустился в палатке у самого входа, чтобы можно было наблюдать за работой своих спутников, и просидел так, пока не пришла пора снимать палатку и уходить.

Это безделье спутники готовы были ему простить, но как раз в тот момент, когда, казалось, ничего не мешало убрать палатку, унтер-офицер раздраженно пожаловался на резкую боль в ноге. Закрывшись с ним в палатке и включив примус, чтобы немного повысить температуру воздуха, доктор Уилсон обнаружил, что на левой ступне пациента появился угрожающий волдырь. Помазав его жиром, врач посоветовал унтер-офицеру надеть просторные сапоги с шипами, а значит, таким образом, отказаться от лыж.

Эванс как-то неадекватно реагировал на его слова, он то морщился от боли, то странновато улыбался, и доктору пришлось самому обувать его и готовить к дороге.

Капитан знал, что доктор тоже страдает от жутких болей в ноге, но, забывая об этом, он каждый вечер осматривал своих спутников, стараясь обработать их раны и волдыри, помочь советом или хотя бы подбодрить.

Оценив обстановку, Скотт приказал и всем остальным тоже надеть сапоги с шипами. Это заняло еще какое-то время, зато теперь все полярники были в одинаковых условиях, шли без лыж, а утраченные мили капитан надеялся наверстать тем, что поставит парус — как-никак ветер, прорывавшийся в эту низину с глетчера, оказался попутным.

Казалось бы, все было предусмотрено, да и температура воздуха держалась в пределах семнадцати-восемнадцати градусов ниже ноля, и тем не менее в тот день им удалось преодолеть всего лишь около семи миль, в то время как до склада «Нижний глетчерный» оставалось пройти еще около тридцати.

На следующий день они уже старались не отвлекаться ни на какие подготовительные работы и сумели преодолеть более тринадцати миль, но и после этого до склада еще оставалось порядка двадцати миль, притом, что провизии у них было всего на двое суток. «Мы бредем, напрягая все силы, страшась голода, — писал в своем дневнике Скотт, — а сил, очевидно, осталось мало. Вечером небо затянуло пеленой, а земля надолго спряталась. Мы уменьшили количество не только еды, но и сна; и порядком-таки отощали. Думаю, что через полтора или в крайнем случае через два дня мы дойдем до склада… У Эванса, кажется, помутился разум. Он совсем не похож на самого себя — куда девалась его естественная самоуверенность! Сегодня утром, а затем и днем, он задержал нас в пути по поводу каких-то глупостей».

В ночь с четверга на пятницу, шестнадцатого февраля, капитана измучила бессонница. А когда на рассвете он наконец погрузился в сонное полубытие, настала пора подниматься.

— Температура минус четырнадцать, сэр, — сообщил Бауэрс, склоняясь над ним. — Если не налетит буран, можно считать наш дневной поход прогулкой в окрестностях Лондона.

— Если только он в самом деле не налетит, — сквозь сон пробормотал капитан, поняв, что в палатке они одни. — Как чувствует себя Эванс?

— Как всегда плохо, господин капитан первого ранга. Но сегодня он еще и очень плохо соображает. По-моему, он даже не представляет себе, где он и что с ним происходит. Боюсь, что не сегодня, так завтра это кончится бедой.

— Признаться, меня тоже одолевает предчувствие развязки, — в полудреме пробормотал Скотт. — Хватит ли у нас с вами сил воспринимать ее как неизбежность?

— Неизбежность всегда приходится воспринимать в бессилии, сэр, — молвил Бауэрс, помогая капитану выбраться сначала из спального мешка, а затем из палатки.

Выступили они спокойно и уверенно, однако уже через час оба предсказания лейтенанта начали сбываться. На одном из изгибов долины, по которой они шли, Эванс вдруг свернул в сторону и побрел к видневшимся неподалеку ледяным завалам. Он держался чуть позади санок, и группа не сразу заметила его уход. А потом Скотт решил, что он отошел, чтобы справить естественные надобности. И только Бауэрс тут же почувствовал что-то неладное и поспешил вслед за беглецом.

Свое: «Унтер-офицер Эванс! Сейчас же остановитесь, унтер-офицер!» он прокричал как раз в тот момент, когда Эдгар оказался на краю глубокой трещины.

Когда лейтенант приблизился, Эванс полулежал на осколке ледника с каким-то блаженным видом на лице и загадочно ухмылялся.

— Как это понимать, унтер-офицер?! — Бауэрс умышленно говорил с ним предельно строго, с армейской жесткостью, поскольку убедился, что именно этот тон, да еще употребление в разговоре его чина, заставляют мутнеющий рассудок унтер-офицера хоть немного просветляться. Старый тридцатисемилетний служака, Эванс привык к языку приказов, и даже в таком сумеречном состоянии реагировал на них.

— Я хотел взглянуть, нет ли поблизости корабля, лейтенант.

— Его нет, наше судно «Терра Нова» придет чуть позже.

— И хижины нашей тоже почему-то не видно.

— Просто вы сбились с пути, унтер-офицер. Хижина в том направлении, куда идет вся наша группа.

Бауэрс попытался помочь Эвансу подняться, но тот вырвал руку и с силой оттолкнул его. Даже изрядно истощавший, он все еще оставался довольно сильным человеком, и лейтенанту пришлось почувствовать это. Только вдвоем с Уилсоном навигатору удалось почти силой привести беглеца к санкам. Но что взбредет ему в голову в следующую минуту и как вести себя с ним дальше, — этого никто не знал.