Последняя битва - Александр Тестов

– Ну-у-у-у?! – угрожающе протянул князь, зависнув над содрогающимся на ступеньках псарем.

Услышав позади себя голос хозяина, мужик вскочил, поворотился красным от горя лицом.

– Не уберегли… княже, прости… прости нас… Курбат-то издох, скотина…

– Сам ты скот полоротый! Как вышло? – и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – а ну пошли – глянем!

Гостомысл первым оказался у дверей своей обширной псарни. Дюже любил новгородский господин это занятие – охоту с псами на медведя. Забава сия была личной придумкой князя, оттого и гордостью…

Еще по малолетству, когда отец впервые взял его с собой на охоту, узрел тогда юный княжич, что псы чудинские дюже злы на зверя лесного. Гоняли косолапого и поднимали его с лежки – только держись! Ни разу не давали сбою. Окружат бурого и держат в кольце, покуда люди с рогатинами не поспеют. Вот тогда-то и пришла княжичу мысль использовать собак до конца. Чтобы, значит, не токмо держали медведя, но и сами нападали и убивали. После княжич долго возился со своей идеей. Подобрал толковых псарей из чудинов, да и своих ильменских приучил, и завел себе стаю охотников на лесного хозяина. Батюшка-то, бывший князь Боривой, не шибко жаловал сию затею, при случае нет-нет да выговаривал сынку за пустопорожность, за убиение времени. А жизнь-то вон как коротка. И прав оказался князь… коротка… прибрали боги Боривоя. Ну, так ведь с честью прибрали – в бою с ворогом.

А как стал Гостомысл сам князем, то вволю разошелся, да так, что и за бурым теперь приходилось аж за тридцать верст скакать. А в округе Новгорода почитай всех медведей перевел. Народ, правда, даже кланялся князю за заботу, мол, одолели мишки, в ночи уж и по деревням шабрились. Порой какую бабу иль девку в лесу подомнут… и сожрут. И дались ведь медведям эти бабы?!

Ну, стало быть, помог князь людишкам….

– Курбат, – ласково позвал князь, – Курбатушка…

В дальнем углу, сбившись в плотную кучу, не громко, но жалобно скулили суки, а щенки, не понимая, что к чему, вертелись подле них, весело поигрывая хвостами.

Гостомысл опустился на одно колено возле тела пса. Почивший вожак стаи, наилучший кабель всех новгородских земель, медвежья гроза и отец отменных щенят, лежал на сенной подстилке с закрытыми глазами и едва приоткрытой пастью. Кончик языка торчал из пасти, протиснутый сквозь зубы.

– Курбатушка…

Князь провел рукой по лоснящейся чистотой шерсти… бело-серая, местами с черными полосками шерсть приятно обволокла руку князя…

– А чего же он… не старый ведь еще, – подлил масла в огонь воевода, – ведь и десяти годков нету еще…

Псарь стоял позади князя и трясся, как лист на ветру.

– Курб… Ты! – Гостомысл резко обернулся, встал. – Ты! – он ткнул пальцем в псаря, – Кудрой – раззява! От чего он издох?!

– Не ведаю… княже… только заходил к нему, был здоров… а тут пошел подстилку менять, а он это… карачун ему…

– Тебе бы карачун, окаянный! Ну надо же… лучшего пса проморгать, у-у-ух, – князь замахнулся и что было силы въехал Кудрою в ухо.

Псарь повалился наземь. Князь хотел было добавить ему ногой, но тот ловко увернулся.

– Помилуй, господине, – ухватившись за быстро красневшее ухо, взмолился мужик, – не казни… у нас от Курбата щени есть… хорошие щени, княже… Быстряк и Колос…

– Да-а-а, чтоб ты и их проворонил?! Пшел вон с глаз моих!

От праведного гнева хозяина в углу враз перестали причитать суки. Почти все они, не сговариваясь, уткнулись мордами в подстилку и затихли, напряженно поглядывая на хозяина снизу вверх. Щенкам тоже передалась печаль положения и они, повторяя позу своих матерей, пристроились рядом и угомонились.

– Пшел прочь! – повторил князь свой приговор.

Кудрой отполз в сторону, вскочил и метнулся к двери.

– И чтоб я тебя больше не видел подле псарни! – кулаком погрозил ему вслед Гостомысл.

– Нет, ну надо же… – воевода, почесывая густую бороду, смотрел на бездыханного Курбата, – и не пожил-то совсем…

«Вон у меня в дружине две коняги захромали – вот это беда, – про себя подумал Явор, – а тут псина, тьфу ты…» Воевода недолюбливал пристрастие князя к охоте с псами, уж больно много тот уделял времени забаве этой. А ему, воеводе, казалось, что дружина требует большего догляда – опять же коняги вон захромали…

– Ох, да…

– Замолчь! – рявкнул князь, – ты еще будешь тут…

Молчание длилось несколько мгновений, а затем Гостомысл кинул прощальный взгляд на любимца и поворотился к выходу.

– Будем хоронить, – отрезал он, проходя мимо воеводы.

Явор громко сглотнул, в предвкушении…

– Бражного не будет! – отрезал князь, мгновенно пресекая мечтания воеводы.

– Понятно, – согласился Явор, – горе-то какое…

* * *

Похоронив любимого пса, князь все же нарушил свое слово на предмет бражных излишеств. Под конец он так растрогался, что позволил-таки и себе, ну и воеводе заодно, пару кружечек хмельной медовой браги. Ведь ее еще вдоволь было припасено, несмотря на утреннее разорение погреба тиуном…

Не к добру упомянутый Улеб вызвал на лице князя недобрый оскал.

– Улеб-то, прощелыга, в порубе ли? – отрыгнув, вопросил Гостомысл.

– А то как же, княже… – ответил воевода, допив кружку и со стуком водрузив ее на стол, – где же ему, окаянному, быть-то? В порубе сидит…

– Поутру гоните взашей… – еще раз икнув, продолжил князь. – Поздей!

На зов явился крепкий мужичонка средних лет, с редкой бородкой и ярко выраженной чудинской наружностью – главный тиун всего княжеского хозяйства.

– Я здесь, господине, – отозвался тиун.

– Поздей, назавтра – с брезгом этого… – лицезрев перед своими ясными очами своего хозяйственника, проговорил князь, – этого бражника Улеба, гнать в дальнюю весь…

– Хорошо, господине.

– В какую весь, сам решай, но чтоб я его более в граде своем не видел. Понял ли?!

– Понял, господине, как не понять, – с поклоном ответил Поздей.

– Чтоб никогда не видел…

Исполнительный тиун еще раз поклонился и вышел из трапезной. Князь мог не сомневаться – все будет выполнено как надо.

Еще одна, последняя кружка опустела перед Гостомыслом, и он резко провел рукой над столом, мол, все – хватит. Воевода молча согласился, крякнул от выпитого в кулак и первым поднялся со своего места.

Разошлись, и князь отправился почивать. Служка быстро разоблачил господина, и Гостомысл блаженно растянулся на ложе. Тяжелые веки сомкнулись, дремота взяла вверх, хотя…

Спал князь тревожно. Все время ворочался. Буйный на горе день давил сознание, мешал… Иногда сквозь сон всплывали мысли… или это сон продирался сквозь мысли? И оттого становилось еще тревожнее. В тумане морока князь видел то лик дочери, то щиты варягов, то…