Когда мы верили в русалок - Барбара О'Нил

– Ты сегодня поешь?

– Можно и попеть.

– С удовольствием бы тебя послушала, – киваю я.

– Ладно. – Он пытливо всматривается в мое лицо, но ни о чем не спрашивает, а просто убирает мне за ухо волнистую прядь.

– Она – чудесная девочка. Жаль, что я не знал тебя тогда.

Мне вспоминается, как я на берегу зарывалась ступнями в песок, пока Дилан разводил костер для нас, и у меня в животе снова закипает лава. Я решительно вытесняю из сознания ту картину. Еще хотя бы капля эмоций, и я не выдержу.

– Она ставит удивительные эксперименты. – Я кладу руку на сердце. – Я такая же была. Маленькая чудачка. С самозабвением занималась тем, что меня увлекало. Так и хочется ее защитить, уберечь от проблем.

Мне до тошноты противно, что мои поиски правды могут окончиться катастрофой для моей сестры. А ведь она столько лет заново отстраивала свою жизнь. После всего, что она пережила, это чертовски несправедливо. Ужасно, конечно, что она сымитировала свою гибель, но…

Не знаю.

В сумочке жужжит телефон. Обеспокоенная тем, что произошло в семье моей сестры после нашего ухода, я быстро достаю его. Мари прислала сообщение:

Завтра в 6 утра едем серфить. Будь готова.

Поездка на целый день.

– Извини, – говорю я Хавьеру. – Это сестра. – У меня нет снаряжения, – печатаю я, – нужно где-то взять напрокат.

Я найду все, что необходимо. Какая у тебя теперь доска?

Шортборд. Любая подойдет.

До встречи в шесть, перед гостиницей.

Отлично. Помедлив немного, я спрашиваю: Все нормально?

Нет. Но ты не виновата. Увидимся утром.

Я смотрю на Хавьера.

– Завтра утром мы едем на пляж, серфингом займемся.

– Отлично. – Паром останавливается. Хавьер берет меня за руку, помогает подняться с сиденья. Его крепкая хватка дарует успокоение. Кажется, что он не дает мне утонуть в моих мыслях или рухнуть в булькающую лаву спутанных чувств, которые испепелят меня дотла, превратят в угольки.

Угольки. Я улыбаюсь, вспомнив нашу старую собаку.

– В детстве у нас был пес, Уголек, – говорю я. – Черный ретривер. Он не расставался с нами ни на минуту. У тебя были домашние питомцы?

– Да. Много. Собаки, кошки, рептилии. Одно время, недолго, жила змея. Потом она куда-то уползла и больше я ее не видел.

– Что за змея?

– Обычная змея. Наверно, жила где-нибудь в нашем саду, пока не околела.

Мы идем к испанскому ресторану, где выступает Мигель, и я отмечаю про себя, что, оказывается, я уже вполне изучила некоторые маршруты: от парома до гостиницы, от гостиницы до рынка. Мне хотелось бы расширить свои познания, посмотреть, что лежит за парком с колдовскими деревьями. Перейти через мост, посмотреть, что это за огни в северной стороне. Но времени уже не остается.

– Думаю, мне пора возвращаться в свою настоящую жизнь.

– Уже?

Я пожимаю плечами.

– Маму надо отпустить: она пока вынуждена жить у меня. И на работе меня потеряли: я уехала неожиданно. Здесь свою задачу я выполнила.

Он кивает, по-прежнему не выпуская моей руки. Обычно меня это напрягает: ладонь потеет, кажется, что ее заперли. Но в его руке моей комфортнее, чем в любой другой. При этой мысли я едва не отдергиваю свою руку. Впрочем, неважно. Я же скоро уеду.

Перед входом в ресторан Хавьер останавливается и поворачивается ко мне лицом.

– Задержись еще на несколько дней. Вместе посмотрим город и окрестности. Устрой себе настоящий отпуск. Подари себе радость общения с родными.

Свет, льющий из дверного проема, каскадом падает на его лицо, озаряя нос, контур губ, линии шеи.

– Может быть.

– Подумай об этом.

– Хорошо.

Мы входим. Мигель, заметив нас, спешит навстречу. Сегодня на нем бирюзовая рубашка, выгодно оттеняющая его темные волосы и теплый цвет кожи.

– Hola, hermano![40] – они обнимаются по-мужски, похлопывая друг друга по спине. – А вы, должно быть, Кит. – Он протягивает мне руку.

Я отвечаю на его рукопожатие.

– Рада познакомиться. – В своем воображении я вижу глаза маленькой девочки, которые преследуют меня, бередят душу. – Хавьер много рассказывал о вас.

Мигель зажимает мою руку в своих ладонях.

– А мне – о вас. Правда, так и не сумел в полной мере воздать должное вашей красоте.

Я смеюсь его щедрому комплименту. Хавьер добродушно цокает языком.

– Будешь сегодня петь? – спрашивает Мигель. – Нам тебя не хватало. Правда, мы не хотим, чтобы твоя спутница снова сбежала. Неужели прошлый раз он так ужасно пел?

– Не обращай на него внимания, – говорит Хавьер, держа ладонь на моей спине. – Он думает, что очень умен.

– Прошлый раз у меня возникло неотложное дело, – оправдываюсь я. – Нехорошо получилось. Но сегодня я настроена внимать каждому слову.

Хавьер приобнимает меня за плечи и целует в висок.

– Я буду счастлив петь тебе серенады.

– Серенады?

Взгляд его становится томным.

– Каждое слово моих песен будет о любви, – шепчет он мне в шею. – И все они будут посвящены тебе.

Красиво, приятно… Впрочем, наша короткая идиллия почти на исходе, и я поддаюсь очарованию его согревающих признаний. Прислоняюсь к нему. Он целует меня в лоб. И лишь устроившись за столиком близ сцены, я замечаю обращенные на нас взгляды – завистливые, любопытные, пытливые.

– На нас смотрят, – тихо говорю я.

– Всем интересно, кто эта красавица, сопровождающая сеньора Велеса, – подмигивает мне Мигель.

Они поднимаются на сцену. Толпа разражается свистом и аплодисментами. Хавьер берет гитару, вскидывает руку и садится на стул перед микрофоном. Вдвоем они начинают играть. Их гитары перекликаются друг с другом, мелодия взмывает и теряет высоту. Должно быть, фламенко, определяю я.

За мой столик подсаживается стройная немолодая женщина. Пряный аромат ее духов не теряется даже в пропитанном запахами пива зале. Наклоняясь ко мне, она протягивает руку.

– Вы, наверно, Кит. А я – Сильвия. Жена Мигеля.

– Вы знаете, как меня зовут? – хмурюсь я.

– Мы – его семья, – улыбается она. – Он кое-что нам рассказывает.

– А-а. – Я смущена, но пожимаю ей руку, киваю в знак приветствия. К столику подходит официантка, ставит передо мной пиво и стопки. – Все верно? – уточняет она, нагибаясь ко мне. – Эль и текила?