Поцелуй на удачу - Адель Паркс

но что еще? Сожаление? Обвинение? Джейк яростно трет глаза основанием ладони, словно хочет их выдавить. Тишина окружает нас, как штормовое облако, плотная и тяжелая. Угрожающая. Зловещая.

В конце концов я заставляю себя прервать затишье. Может, я хочу услышать гром.

– Я жалею, что выиграла в лотерею.

– Что ж, это случилось.

– Но посмотри, к чему это нас привело.

– Все будет нормально.

– Ты этого не знаешь наверняка.

Джейк встает и сосредоточенно подходит ко мне. В одно безумное мгновение мне кажется, что он меня ударит. В этом нет смысла, потому что он никогда меня не бил. Он обнимает меня и притягивает к себе – что гораздо логичнее. Но это действие не успокаивает меня так, как, предположительно, он хотел. Оно просто подчеркивает, что он не касался меня с момента, как мы обнаружили, что ее похитили. Я вдыхаю запах его пота и страха. Запах человеческой уязвимости. Я могла бы уткнуться носом в его шею, ощутить его тепло, немного успокоиться, но я думаю об Эмили. Где бы она ни была, у нее нет никого, чтобы ее успокоить или поддержать. Это предательство – позволять себе роскошь утешения Джейка. Я отстраняюсь.

Мы сидим молча. Неспособные придумать ничего, что можно сказать друг другу. В итоге я говорю:

– Я проверю, как там Логан.

Я поднимаюсь наверх и заглядываю в дверь спальни Логана, чтобы убедиться, что хотя бы он у себя в кровати – спит, как пресловутый младенец. Так и есть. Потом я заглядываю в ее спальню. Это безумие, но, когда я прокрадыаюсь в комнату, крохотная частичка меня воображает, что она будет лежать там, свернувшись под своим новеньким одеялом от White Company, дожидаясь меня, чтобы обсудить вечеринку, костюмы (чьи лучше, чьи хуже?), посплетничать (кто слишком много выпил, кто с кем танцевал?). Хотя, конечно, я не знаю ответов на большинство этих вопросов, потому что была на вечеринке Тома. Я не была там, где должна была быть. Я не присматривала за своей семьей. Волна стыда угрожает сбить меня с ног, когда я оглядываю свалку девочки-подростка, раскинувшуюся в ее комнате: покинутые вещи, глянцевые журналы, косметика, спутавшиеся провода фена и плойки. В комнате царит хаос, хоть она жила здесь всего пару дней. Я отчитала ее за это сегодня утром. Эта мысль практически убивает меня. Я ощущаю запахи ее лака для волос, спрея для тела, парфюмов, витающие в воздухе. Призрачно.

– Мне нужно кое-что вам рассказать, Лекси.

– Господи, Ридли, ты меня до смерти напугал, – я подпрыгиваю и поворачиваюсь к нему. На деле он и сам выглядит испуганным до смерти. Он такой бледный, что кажется почти прозрачным, я практически вижу стену позади него. Обычно он из тех подростков, которые сияют свежим загаром, кричащим о цветущем здоровье и счастье. Под его глазами, покрасневшими от нехватки сна и от слез, повисли темные тучи.

– Думаете, с Эмили все в порядке? – бормочет он.

– Ну, ее похитили, Ридли, – срываюсь я. – Поэтому не совсем, нет.

– Я знаю, – он выглядит раздавленным. – Я просто имел в виду…

– Я знаю, что ты имел в виду, – смягчаюсь я. – Думаю ли я, что она в порядке, учитывая обстоятельства?

– Да. Это я имел в виду. Ну, и что? – он смотрит на меня с надеждой. Он хочет, чтобы я его успокоила, все уладила. Забрала часть его вины и терзаний. Я бы хотела быть на это способной. Я помню, когда он был маленьким мальчиком, он последним из троих отказался от веры в Санта Клауса. Как они его дразнили. Он спросил меня, существует ли Санта, или остальные все же правы. Я помню, как его большие, сияющие глаза обратились ко мне, и я сказала ему, что он был прав, а другие ошиблись, что они получат уголь на Рождество. Тогда я не смогла устоять перед его невинностью, его необходимостью верить. Теперь я обнаруживаю, что могу.

– Нет, Эмили не в порядке. Ты видел фото, Ридли. Ей страшно, и она в опасности, – я знаю, что наказываю его за то, как он стоял в стороне, когда Меган ее била. За то, что бросил ее. – Мы просто должны надеяться, что скоро вернем ее домой.

Ридли кивает. Смотрит в пол.

– Мы разговаривали сегодня вечером. Я не, я не… – он замолкает.

– Что? – спрашиваю я, хоть мне кажется, я знаю ответ. Он не очень хорошо себя повел. Он не хотел быть с ней.

– Я не проявил поддержку. Или смелость.

– Смелость?

Теперь его щеки наливаются цветом – он краснеет, пристыженный, запинающийся, взволнованный.

– Она кое-что мне сказала. Она хотела, чтобы я ей помог, но я этого не сделал.

– Что она тебе сказала? Ей угрожали? Она сказала тебе что-то, что может быть связано с похищением, Ридли? – я схватила его за локти и, хоть не хотела, но начала трясти его, словно пытаясь вытряхнуть из него информацию, как приправу из перечницы.

– Нет, ничего связанного с этим. Она сказала мне, что беременна.

40

Эмили

Мужчины меня не насилуют. Они совсем меня не трогают. Может, потому, что я описалась, и это вызвало у них отвращение. Может, они просто собирались переместить меня со стула на матрас. Я не знаю, но я лежу неподвижно на изгаженном тонком матрасе и благодарю Бога, что меня оставили в покое. Пусть даже я голодная и хочу пить, мне страшно неудобно – все равно лучше, чтобы меня оставили в покое. Я буквально благодарю Бога, молюсь. Этого я не делала с младшей школы, но я умоляю и торгуюсь. Я поверить не могу, что это происходит со мной. Я хочу вернуть свою старую жизнь. До выигрыша в лотерею – когда у меня не было дизайнерской одежды, крутого дома или путешествий, но у меня был парень, лучшая подруга, и никто не хотел меня побить или похитить. Вот это я вляпалась. Может стать еще хуже. Я могу умереть. Я не хочу умирать. Я слишком молодая. Мне еще слишком много нужно сделать, увидеть, почувствовать, слишком многим стать. Я хочу к маме. Где мои мама с папой? Почему они еще не здесь? Когда они придут? Я не хочу умирать. Эта мысль носится у меня в голове мячиком, сводя меня с ума от страха.

В конце концов я, наверное, засыпаю, хоть и не отдыхаю – мои кошмары слишком близки к моей реальности, так что я не могу определить, сплю я или нет. У меня от обезвоживания болит голова, болят конечности, потому что я так