Как мы не стали бандой - Глеб Черкасов

«…Ты ж сам вспоминал, что Иван Георгиевич его терпеть не мог, он ведь умный человек у тебя был, в людях еще как разбирался».

«…Все говорит о том, что он разбирался в людях, ага, ага, ну да. Считал его поначалу ельцинским выкормышем, что в его устах как приговор звучало. В день, когда затопили станцию “Мир”, позвонил и поздравил с первым государственным преступлением нового президента. Только через десять минут разговора стало ясно, что в жопу пьяный. Никогда его таким ни до, ни после не слышал. А вот то, что Ходора посадили, ему понравилось».

«…Ты что, правда считаешь, что Ходора посадили за дело, а не потому, что он Путе твоему вызов бросил?»

Они яростно переписывались, несколько раз встречались в разных городах (и почему-то ни разу больше в Лондоне). Плакать хотелось и Стасу, и Яне.

«Вы же дикари, вы совсем сошли с ума, ты мой дарлинг, я же помню твои глаза, когда я рассказала, что Антонио гей, ты ж был готов его спалить на кострах инквизиции».

«А тебе не кажется, что это вы сошли с ума с вашей толерантностью и попыткой взять в цивилизацию все подряд».

Они каждый раз расставались так, как будто больше никогда не увидятся, но соревновались в том, кто первым отправит письмо.

Стас торжествовал, когда стало известно, что Путин не меняет Конституцию под себя, а уступит президентское место Дмитрию Медведеву. Письмо было немного издевательским. Яна не осталась в долгу, когда через два дня выяснилось, что Путин будет у Медведева премьером.

Почему-то споры с Яной и побудили Стаса повнимательней следить за мировыми экономическими трендами. В одном из редких мирных писем, ближе к концу кризиса, он так и сказал: «Ты мой соавтор, мой главный консультант».

Вырвавшись в мае 2009 года на встречу к любимой в Стамбул, Стас предложил Яне, чтобы она сама выбрала себе подарок. Какой хочет — такой и получит, разве что не яхту. А может, и яхту.

Госпожа Герцштейн-Фридер внимательно ковырялась в кебабе.

— Мистер Линькович, я делаю вам королевский подарок — три года я буду ждать, пока вы придете в разум. Потом, Стас, все — потеряться в этом мире больше невозможно, но дороги ко мне — хоть так (Яна хлопнула ладошками по ушам), хоть так (ладошки, к великому восторгу турка-официанта, хлопнули по туго обтянутой джинсами внутренней поверхности бедер) — не будет. Мне нужен муж, не приспешник мафии, не трехнутый путинист, а нормальный муж, с которым у нас будут дети. Управляйся с делами, мой дарлинг, и приходи. Ты мне пипец как нужен.

Последние слова она почти выкрикнула, чем смутила какого-то русского туриста, изнывавшего посреди Султанахмета от лютой турецкой жары.

Стас не поверил, что Яна куда-то денется, но логику, как ему казалось, понял. Он должен стать свободным человеком, в том числе и от нынешнего работодателя, и больше не считаться обеспеченным и даже богатым, не быть рабом лампы.

Стас согласовывал с Лакринским не только рабочие, но и частные дела, например, всегда докладывался, куда летит в отпуск. Которые, к слову сказать, не поощрялись. Важным элементом его негласного контракта было полное отсутствие публичности. История происхождения корпорации Феодосия была Линьковичу хоть и неизвестна в деталях, но очевидна по сути.

Контракт выглядел пожизненным. Если бы Стас в какой-то момент сказал, что устал и хочет уйти, в лучшем случае его бы стали очень сильно уговаривать и уж точно не разрешили бы переходить на новую работу. В худшем — здравствуй, Яуза-река и крутые берега.

Линькович очень хорошо знал и понимал, как все устроено, единственное, чего он не ведал, кто курирует «ночной» бизнес Феодосия.

И кстати, почему с ним начались проблемы где-то начиная с 2008 года и отчего как-то за обедом Лакринский обмолвился, что пора бы уж полностью перелететь из тени на свет.

Если бы Линькович смог стать пилотом, который помог бы самолету Феодосия сделать это, то превратился бы из состоятельного человека в человека богатого. А также, может быть, получил шанс соскочить на пенсию.

Превращение в публичную фигуру дало бы хоть какие-то дополнительные гарантии безопасности. Одно дело прижать никому не ведомого «дневного дежурного», а другое — известного финансиста: невидимые миру партнеры у Феодосия были ребята не простые, но уж точно не всемогущие.

Нужна была схема. СХЕМА. СХЕМИЩА.

Первую часть решения привез из Герцлии Костян. Он, так же как сейчас Стас, сидел и ждал, но, правда, в куда более удобной комнате отдыха господина Линьковича.

Костян пытался загнать какой-то стартап и просил по старой дружбе помочь с отмывом денег. Стас вдруг понял, что твердой рыночной цены для такого товара нет и, например, можно купить за миллион долларов стартап, цена которому пять долларов. И наоборот. Проверить невозможно.

Решение, что именно стартапить, пришло за ужином с обычным набором бизнесменов и чиновников. За очередным бокалом вина уважаемый глава департамента важного министерства посетовал на то, что его пятнадцатилетний оболтус, играя во что-то сетевое, спустил с выданной ему кредитки около семи тысяч долларов. Стас ради вежливости поинтересовался, не пробовал ли отец поговорить с людьми, обобравшими юного разгильдяя.

— Куда там, — махнул рукой чиновник, — эти деньги неведомо куда уходят и не пойми кто их там собирает, то есть известно, что за игра, но ее хозяина поди найди.

Голова Линьковича немедленно победила желудок, который только-только начал справляться с ризотто. Конечно, мальцов, спускающих по семь тысяч долларов за раз, не так много, но они и не нужны. А нужна компания, которая владеет такими играми и которая вправе показывать огромные деньги: «А откуда у вас? — Да геймеры прислали».

Так родился проект «Народные игры Руси» — компания, которая должна была покупать интересные сетевые проекты и заниматься их дистрибуцией. Это и стало бы той самой прачечной, в которой деньги корпорации проходили бы еще один, самый главный фильтр.

Личная проблема решалась еще проще — Стас бы и возглавил НИР, а заодно и представил его бы всему миру.

Над проектом Линькович работал, в свободное от основных дел время, несколько месяцев и закончил его к апрелю 2011 года. Однако тут приболевший Феодосий отбыл, как он выразился, на воды, куда-то в Сибирь.

Летом уже Стас улетел в США, чтобы проведать жену и детей. Из Сан-Франциско он завернул в Бостон к Яне. Последний год их переписка почти потеряла былую энергетику, да и встреч было всего две. Яна отошла от активного бизнеса и училась на юриста. Три дня на Кейпкоде прошли отлично, как в былые годы, и лишь на прощание госпожа Герцштейн сказала как бы между прочим: «Срок кончается, Стас». — «У нас выборы, Яна, это важно», — попросил еще времени Линькович и рассказал про партию Михаила Прохорова, намекнув, что, возможно, его позовут в списки. Яна скривила губы: «Что ж мне прям с депутата штаны снимать, — так придется уступить одному тут конгрессмену, просто для симметрии». Но видно было, что новый поворот в жизни Линьковича ее заинтересовал.