Сон разума - Наль Подольский

— Насколько я понял, вы хотите знать, что же на самом деле продано в этой сделке?

— Мы хотим знать, за что Мехтер выкладывает деньги. Или Щетенко — звено в транзите наркотиков, или нелегально вывозит нечто другое, какую-нибудь дрянь вроде красной ртути либо плутония, или, наконец, что-то спрятано в самих станциях. Последнее, правда, маловероятно: на таможне сделали стойку на этот товар, одну станцию распотрошили дотла, и наши люди присутствовали — ничего не нашли, полный нуль. Тут что-то нестандартное, потому к вам и обращаюсь.

— Надо подумать, — негромко буркнул адвокат, не глядя на полковника. Ему не нравилось, что тот нащупал его слабые места и научился сразу находить нужную струну. В данном случае — любопытство.

Незадолго до въезда в Комарово полковник неожиданно задремал, склонив голову на грудь. Впрочем, он и раньше, начиная от Белоострова, клевал носом при каждом обгоне и при появлении встречных машин. Адвокат мысленно одобрил эти действия, направленные, так или иначе, к его, Самойлова, безопасности, и в то же время неприятное ощущение холода в спине продвинулось на один позвонок выше.

На своем участке Александр Петрович подогнал машину как можно ближе к входной двери, и Багров с кейсом в руках быстро проскользнул в дом.

— Я полагаю, вас интересует чердак? — любезно предположил Александр Петрович и, не дожидаясь подтверждения, направился к лестнице, ведущей наверх.

На чердаке полковник расположился около маленького пыльного окошка, у одного из стекол которого оказался отбитым угол. Открыв кейс, он извлек папку с бумагами и молча, без пояснений протянул ее адвокату, после чего, пристроившись к дыре в окне с биноклем и фотоаппаратом, занялся-изучением дачи Щетенко.

Не желая дышать пылью Александр Петрович удалился вниз. Папка содержала досье на Щетенко, все, что удалось добыть Багрову, и, несмотря на некоторую бессистемность материала, следовало признать — его информаторы поработали основательно.

Биография Щетенко оказалась унылой и небогатой событиями. Окончив школу и техникум во время правления Андропова, он по рекомендации комсомола попал в только что организованный сверхсекретный институт с романтическим названием «Учреждение почтовый ящик 1226». В просторечии подобные заведения называли тогда просто «ящиками». Его направили работать на телефонный узел. Через год он становится секретарем комсомольской организации института, а еще через год вокруг него разражается скандал. Насколько можно было судить по скупым пометкам в документах отдела кадров и протоколу закрытого комсомольского собрания, он во время дежурств занимался прослушиванием и записью телефонных разговоров, а затем пытался кого-то шантажировать. После публичного шельмования на комсомольском и профсоюзном собраниях Щетенко отделался всего лишь строгими выговорами по комсомольской и административной линиям, которые не оборвали его карьеры. Вскоре он становится начальником телефонного узла, затем — главным энергетиком, и наконец, за год до расформирования «ящика» — заместителем директора по административно-хозяйственной части. Сразу после ликвидации КГБ и закрытия его наиболее одиозных институтов, в том числе и «ящика 1226», возникло акционерное общество «Нейтрино». Оно получило все лаборатории института, еще вчера считавшиеся новейшими, по чисто символической цене, как старый ненужный хлам. «Нейтрино» поставляло на рынок охранную и подслушивающую аппаратуру, всякие «жучки» и прочую пакость, но рыночные доходы общества были на порядок ниже поступавших на их банковские счета сумм. Это, в сочетании с личными контактами Щетенко с торговцами оружием и наркотиками, приводило к заключению, что его основная сфера деятельности — незаконная.

Поразмыслив, Александр Петрович решил согласиться: он считал сотрудничество с Интерполом важной точкой опоры своего благополучия. Уточнив на обратном пути в машине детали, он отказался пока от встречи с Ленски, приберегая ее на случай, если ему, Самойлову, понадобится существенная помощь, выходящая за рамки компетенции полковника.

Александр Петрович считал себя исключительно адвокатом и никак не детективом, а потому избегал игры «в сыщика», к сожалению, не всегда успешно. Сейчас у него было два пути: личные контакты со Щетенко и углубление в его психологию либо изучение деятельности «Окаянной конторы». В полученной папке, помимо прочего, имелся список сотрудников Института на момент его расформирования в 1991 году — сотня с небольшим человек. Подсказка была очевидной: поскольку видно невооруженным глазом, что Щетенко сам не в состоянии ни создать, ни организовать ничего существенного, значит, он питается остатками трупа своего «почтового ящика», и все концы следует искать там. Александр Петрович недовольно поморщился, как всегда, когда обнаруживал совпадение логики рас-суждений полковника со своей собственной, но следовало признать, что в данном случае это оказалось удобным.

Началась неприятная рутинная работа: бесконечные поездки по имеющимся адресам, расспросы родственников и соседей. К предварительным звонкам по телефону адвокат не прибегал — опыт показывал, что многие люди после таких звонков без всяких мотивов, просто на всякий случай, стараются избежать личного контакта и даже скрыться. В любом случае не ожидая любезного приема, Александр Петрович запасся бумагой с печатью, из коей следовало, что адвокат Самойлов является членом комиссии по назначению специальных пенсий людям, подорвавшим свое здоровье на вредной работе в период застоя. Но заметного благоприятного действия этот мандат не оказывал, встречали угрюмо, разговаривали неохотно и норовили поскорее спровадить, иногда в хамской форме.

Через неделю, добросовестно обследовав все адреса, адвокат подвел неприятные и довольно странные итоги. Во-первых, из ста восьми человек, имевшихся в списке, в живых осталась лишь половина, хотя в основном люди были не старые. И во-вторых, в эту половину входил исключительно обслуживающий персонал — охрана, водопроводчики, электрики и тому подобное. И удивительнее всего было, что все они — как-никак более пятидесяти взрослых людей — не могли сказать ничего конкретного о том, чем занимался их институт. Всё знали жаргонное прозвище института — «Окаянная контора», говорили, что ученые насылали на целые города и страны порчу, делали из людей идиотов, или зомби, или даже вурдалаков, но конкретного — ничего. Напрашивался вывод, что плоды работы института не представляли собой какие-то понятные предметы, которые можно было напрямую осмотреть, пощупать и тем более попытаться украсть. И еще, во всех этих людях засел страх перед своей, уже давней работой; не то чтобы их кто-то специально запугивал или они боялись бы наказания за разглашение государственных тайн — нет, просто туповатый суеверный страх и пришибленность.

— Я чувствую себя в тупике, — пожаловался Александр Петрович жене. — Ситуация совершенно мистическая. Можно подумать, на всех сотрудников института было наложено некое проклятие.

— Забавно, — задумчиво заметила Карина, — это напоминает историю со вскрытием гробницы Тутенхамона.

— Тутенхамона? — удивился он. — Раскопки Картера?

— Да, двадцатые годы. Большинство тех, кто присутствовал при вскрытии усыпальницы, погибло в течение следующих нескольких лет. Болезни, несчастные случаи… Кто утонул, кто попал в автомобильные катастрофы. А несколько человек, в том числе лорд Карнарвон, умерли от неизвестной болезни — только лет через сорок выяснилось, что это гистоплазмозис, вирус, который переносят летучие мыши. Газеты писали о «проклятии фараона».