Россия. Погружение в бездну - Игорь Фроянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое душевное состояние возникло у «М. С.» не в одночасье. Он шел к нему как минимум год.
В черняевском дневнике находим следующую запись, датированную 1 января 1990 года:
«Примерно месяца полтора назад, после очередной встречи с видным иностранцем М. С. сказал мне, потом Шахназарову, потом Яковлеву: «Я свое дело сделал!»
Автор Дневника сопроводил слова Горбачева таким комментарием:
«Воистину так, но не думаю, что он захочет уйти. Скорее всего ему придется стать президентом»
Но мысль об уходе снова и снова посещала «М. С». 25 февраля 1990 года Черняев писал:
«Из реплик в узком кругу, из звонка ко мне Раисы Максимовны я почувствовал, что Горбачев готов уйти. Великое дело он уже сделал, а теперь, мол, сам народ, которому он дал свободу, пусть решает свою судьбу, как хочет и как может. Впрочем, держит его чувство ответственности и надежда, что все — таки еще можно «упорядочить процесс»»
Горбачева, стало быть, угнетала неупорядоченность процесса, а проще сказать — хаос, порожденный «перестройкой» в стране. Однако с упорядочением никак не ладилось, и «реформатор» погружался, по выражению наших предков, в «меланхолию, сиречь кручину». Однажды во время отдыха в Крыму в августе 1990 года Горбачев поведал Черняеву:
«Работать не хочется. Ничего не хочется делать»
Перед нами опустошенный политик, для которого бремя власти становится непосильным.
Подобные настроения овладевали и людьми из ближайшего окружения Горбачева. Один из них, Черняев, впадал периодически в тоску, уныло наблюдая, как
«хорохорится М. С, но пороху в нем уже (запись от 24 ноября года. — И. Ф.) нет. Он повторяется не только в словах и манере поведения. Он повторяется как политик, идет по кругу. Он остался почти один»
По ощущению Черняева,
«характер событий и действий Горбачева в последние месяцы 1990 года и в последний год его президентства однотипны. Во всем было что — то «последнее», «обреченное»»
А вот другое признание, сделанное 7 января года:
«Просидел весь день на службе. Скукота. Ощущение бессилия и бессмысленности. Даже внешние дела, которые при Шеварднадзе шли благодаря нам, теперь начинают нас «обходить». Мы все больше оказываемся на обочине, в офсайде, в мифологии великой державы. М. С. уже ни во что не вдумывается по внешней политике. Занят «структурами» и «мелкими поделками» — беседами то с одним, то с другим, кого навяжут: то Бронфмана примет, то японских парламентариев, то еще кого — нибудь. Не готовится ни к чему, говорит в десятый раз одно и то же»
Чем дальше, тем хуже. 14 января в Верховном Совете СССР выступил с речью Горбачев:
«косноязычная, с бессмысленными отступлениями речь. И нет политики. Сплошное фарисейское виляние. И нет ответа на главный вопрос, речь недостойна ни прошлого Горбачева, ни нынешнего момента, когда решается судьба всего его пятилетнего великого дела. Стыдно было все это слушать»
Теряется всякий стимул и способность к работе. 2 апреля Черняев записал:
«Тоска зеленая… уже нет ни «вдохновения», ни мысли… Иссякла «способность», потому что иссякла политика. Осталась от нее словесная шелуха. Новое мышление сделало свое дело… а дальше начатое Горбачевым, увы, продолжают… американцы, создавая «свой» новый мировой порядок. Обессмысливается мое пребывание при М. С. Никакого «импульса». Но бежать стыдно, хотя устал — больше не от работы, а от сознания тупика и поражения. Хотя сделано — то огромное дело — через новое мышление, но это уже… позади»
«М. С.» настолько опостылел всем, что
«никакие его слова уже ни на кого не действовали. Поразить народ можно было, пожалуй, только одним — заявлением об отставке»
В середине 1991 года Черняев приходит к выводу: Горбачев проиграл, и
«ему надо постепенно, с достоинством отходить в историю, осваивая великое свое в ней место»
Насчет великого места в истории, принадлежащего якобы прорабу «перестройки», мы сильно сомневаемся, поскольку для этого надо быть созидателем, а не разрушителем, пустившим по ветру вековое достояние, приобретенное потом и кровью русского народа, ценою великих жертв многих и многих поколений. А вот относительно того, что к этому времени Горбачёв — политик окончательно исчерпал себя, у нас нет ни малейших сомнений.
Так думал и мастер «перестроечных дел» А. Н. Яковлев, который ещё в декабре 1990 года доверительно говорил Черняеву:
«Я окончательно убедился, что он [Горбачев] исчерпал себя»
По поводу новогоднего послания Президента СССР советскому народу Яковлев в телефонном разговоре 2 января 1991 года сказал Черняеву:
«Знаешь, вроде и слова какие — то не очень банальные, и все такое, но не производит …»
Продолжая дневниковую запись, Черняев замечает:
«И я тоже ловлю себя на этом: чтобы Горбачев теперь ни произносил, действительно, «не производит»… Его уже не воспринимают с уважением, с интересом — в лучшем случае жалеют. Он пережил им же сделанное»
Люди Горбачева, чувствуя, что их шеф выдыхается, стали задумываться о том, как распорядиться принадлежащей им властью. Вот почему еще в ноябре 1990 года Шеварднадзе предлагал
«изучить вопрос о порядке передачи власти»
своим, надо полагать, преемникам. В июне 1991 года Черняев отметил в дневнике:
«Вообще пора ему [Горбачеву] «делать» книгу «Перестройка–2», чтоб объясниться по прошествии пяти лет — и с миром, и с народом, и с партией — объясниться до того, как передать бразды»