Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– Я позвоню тебе, когда узнаю, что происходит, черт возьми!

– Скажите Майе… – крикнул я ему вслед. Он уже поднимался по трапу самолета, а я все еще раздумывал, как облечь мои чувства в слова.

Когда мы приехали на место, то еще полчаса разыскивали мое общежитие. Я заявил водителю, что его помощь мне не нужна, и сам затащил наверх свои чемоданы. Мое новое жилище представляло собой старое кирпичное здание. Его построил сынок того парня, который догадался, как производить презервативы из резины. В табличке, которая висела на стене здания, ничего не говорилось о том, как он заработал деньги. Просто Осборн как-то показал мне фотографию этого короля презервативов, когда мы просматривали снимки. Он был сфотографирован на велосипедных гонках в Мэдисон-скуэр-гарден. Хотите верьте, хотите нет, но он назвал своего сына Рамзес. Я стал думать об этом не только потому, что по пути из аэропорта, сидя на заднем сиденье лимузина, проглотил несколько припасенных таблеток и запил их водкой. Дело в том, что я боялся думать о Майе – мне казалось, что если я дам слабину, то сразу начну рыдать.

Моя комната находилась на четвертом этаже. Я потащился по лестнице, на каждой ступеньке задевая чемоданом, который стоил две тысячи долларов, железные перекладины. Меня это развлекало. Было приятно портить что-то по-настоящему дорогое.

– Бонджорно, Финнито! – Я взглянул наверх. Действительно, Джакомо сто раз говорил, что учится в Сейнт-Марк! Он был обут в кроссовки от «Гуччи», на которые налепил резиновые заплаты, и поигрывал футбольным мячом. Вдруг в коридор вылетело перышко пены для бритья, которое чуть не упало ему на голову.

– Porco dio! – завопил он, закидывая мяч в комнату, в которой происходила пенная битва. – Сосите у меня, пейзаны!

Мяч вылетел обратно в коридор. В ответ закричали: «Съешь меня, Гидо!». Джакомо повернулся ко мне.

– Мы с тобой будем жить вместе. Комната – в конце коридора. Это, конечно, не отель «Ритц», но у нас есть два окна. – Он взял у меня одну сумку и ударил по мячу, чтобы я отбил его. Но у меня было не самое игривое настроение.

Потом один из «пейзанов», по имени Роури, схватил меня за плечо.

– Ты ведь бойфренд Майи Лэнгли, так? – Не успел я утвердительно кивнуть, как он добавил:

– Ну и как, тебе понравилось жарить пироманку? Не слишком горячо было?

– Закрой рот!

– Не будь дураком. Тебе здесь тяжело придется, если ты шуток не понимаешь.

Я резко обернулся, чтобы дать ему ногой в пах, но вместо этого задел футбольный мяч, который угодил ему прямо по носу. Роури согнулся, закрыв лицо руками. Ему удалось растравить мои раны, и это только подогрело мою ярость. Я выбивался из сил, когда тащил по лестнице два чемодана, украшенных коваными деталями, теперь же без труда раскручивал их над головой, планируя обрушить их на его череп. Роури заметил это. Кровь хлестала из его носа, словно из бочки, из которой вытащили пробку.

– Господи, ты что, с ума сошел?

Все остальные одиннадцать человек, которые жили на этом этаже, высунули головы из своих комнат и стали наблюдали за тем, что происходит в коридоре. Нет никакого сомнения, что я разбил бы ему лицо, если бы не вмешался комендант.

– Ты нужен нашей футбольной команде!

Как это ни странно, но на нашей планете есть всего два места, где жестокость делает тебя популярным. Во-первых, это та область Южной Америки, где живут яномамо, и, во-вторых, закрытая частная школа.

Если бы наша комната была тюремной камерой, то ее можно было бы назвать просторной. Она имела восемь футов в ширину и четырнадцать – в длину. Там стояли два стола и две кровати. И еще в моей комнате проживал итальянец, который не стеснялся дрочить при включенном свете. Я бы обязательно попросил, чтобы меня перевели в другую комнату, если бы Джакомо не предложил в первую же ночь, когда выключили свет:

– Слушай, Финн! А может, нам позвонить Брюсу? Наверняка он может сказать тебе, что сейчас с Майей. – Я как раз дожидался, когда он заснет, чтобы поплакать.

– Великолепная идея! Правда, у нас нет телефона, тебе не кажется? – У кафетерия стояла телефонная будка, которой могли пользоваться студенты, но на ночь ее закрывали. Воспитатель сказал, что я могу пользоваться его телефоном, если захочу поговорить с мамой. Я вежливо отказался. Мне также приходилось уже раздумывать о побеге, но я забраковал эту идею. Если это не удалось Майе, то у меня и подавно не получится.

– А как же мой маленький гешефт? – Я подумал сперва, что Джакомо имеет какое-то отношение к евреям, но он открыл ящик в ногах кровати, и достал оттуда коротковолновый радиоприемник с какой-то странной антенной.

– Але, это Эс Эс Пескарь. Подсоедините меня к телефонному оператору, пожалуйста. – Ему удалось убедить оператора, что мы находимся на прогулочной яхте, и они связали нас с бостонской квартирой Брюса.

Никто не брал трубку: раздалось шесть гудков. Пока я раздумывал, кому еще можно позвонить, Джакомо стал поджигать комок черного гашиша, который своим видом и консистенцией больше всего напоминал грязь из-под ногтей. «Немедленно убери это», – прошипел я. Не хватало только, чтобы в первый же день меня застали за недозволенными забавами.

Мне было уже на все наплевать. Я чуть не попросил девушку соединить меня с домом Осборна в Флейвалле, как вдруг трубку сняла какая-то женщина. Она говорила с английским акцентом, и голос у нее был очень раздраженный.

– Брюса здесь нет, – сухо сказала она. Джакомо распахнул окна и стал прыскать в комнате дезодорантом, чтобы избавиться от запаха гашиша.

– Э… ну… а вы не могли бы передать ему, что звонил Финн?

– Ох, прости, что я так резко тебе ответила. – Она, видимо, успокоилась, и стала разговаривать намного дружелюбнее. – Эти чертовы журналюги трезвонят днем и ночью. Брюс сказал, чтобы я не бросала трубку, если позвонишь ты. Он говорил, что ты захочешь узнать о своей сестре.

– Она мне не сестра.

– Пардон. Оговорка по Фрейду. Брюс всегда так тепло отзывается о тебе, что мне уже кажется, что ты тоже член их семьи.

Мне было так приятно это слышать, что я взял у Джакомо его трубку с гашишем.

– Простите, а вы кто?

– Коко. – О, живая легенда!

Когда Джакомо услышал имя нигерийской принцессы, он спросил:

– Как ты думаешь, она сейчас голая?

Коко это услышала.

– Скажи Джакомо, что сейчас на мне только ремешок. – Мне показалось, что ее стороны это не очень хорошо, что она так легкомысленно относится к нашему разговору. Затем Джакомо развалился на кровати и стал теребить себя между ног, страстно пыхтя и приговаривая что-то по-итальянски. Кажется, он называл Коко прекрасной винной ягодой. Это выглядело так странно и отвратительно, что я захихикал, но потом вспомнил о том, что Майю арестовали, и сразу осекся.