Золото Роммеля - Богдан Сушинский

– Как это на вас не похоже, фрегат-капитан, – иронично ухмыляясь, покачал головой Солано.

– Просто давно усвоил правило: от тайн и всевозможных операций, которые патронирует первый диверсант рейха, лучше держаться подальше. Причем мудрость этого правила проверена горьким опытом.

– Так ведь, командуя Лигурийской базой, в подчинении которой находится и база штурмовых плавсредств, «держаться подальше» не получается. Мы – люди военные, а значит, подчинены уставам и приказам.

– Понимаю ваше огорчение, синьор контр-адмирал.

– Сомневаюсь, что и в самом деле понимаете. Командование уже предупредило, что я обязан знать обо всем, что происходит на базе штурмовых плавсредств: как ведется подготовка боевых пловцов, какие операции намечены и кто их поощряет, финансирует, проще говоря, заказывает. После уничтожения линкора «Джулио Чезаре» во флотских и армейских кругах появилось много слухов, распространители которых подозревают вас в самых… странных, мягко говоря, намерениях и приготовлениях.

– Намекните хотя бы на одно из них, адмирал.

– Намекаю не я, намекают во флотских и армейских штабах. Кто – на подготовку к новым диверсиям, причем не только в России, а кто – чуть ли не на ваше стремление возглавить антиправительственный заговор или путч с дальнейшим приходом к власти. «Лавры дуче Муссолини покоя не дают, видите ли…» – адмирал испытующе взвесил Боргезе хищным, с заметной хитринкой, взглядом, как бы призывая своего подчиненного, тут же, немедленно, признаться и покаяться, – вот какая мысль муссируется в этих слухах!

– Странно, – как можно безразличнее парировал князь, – мне почему-то казалось, что для подобных инсинуаций никаких оснований нет.

– Не обольщайтесь, фрегат-капитан, кое-какие все же существуют. Во-первых, военная контрразведка узнала о том, что передачу русской стороне кораблей по репарациям вы истолковали как предательство со стороны правительства.

– Разве только я один? Именно так истолковывали этот акт все офицеры флота, и не только… А какие страсти разгорались в парламенте и в прессе!

– Но ведь ни один из этих офицеров флота или политиков не решился хоть как-то реально мстить бывшим врагам за это военно-политическое унижение, а вы, фрегат-капитан Боргезе, решились. Притом что вы так и не получили разрешения высшего руководства страны на проведение диверсии в русском порту.

– Но вам хорошо известно, что никогда и не получил бы его. К тому же после операции вся наша группа была отмечена наградами королевства.

– За «былые заслуги», как было сказано в их обосновании чиновниками военного ведомства, исключительно за былые заслуги. И потом, о наградах и вашем мужестве все давно забыли.

– Что так свойственно итальянцам…

– Увы, не только нам. Зато наши земляки все чаще фантазируют на тему того, что в случае провала операции ваши действия могли привести не только к международному скандалу, но и к внутриполитическому кризису, спровоцированному левыми силами. И вообще, кое-кому в военном ведомстве крайне не нравится, что базу «Сан-Джорджио» давно стали именовать «диверсионной базой Боргезе». Они, видите ли, стоят перед выбором: то ли полностью ликвидировать «Сан-Джорджио», выполнив, таким образом, один из пунктов капитуляции, требующий избавиться от диверсионных школ, баз и подразделений; то ли уволить всех постаревших, а главное, все еще «муссолинистски настроенных» боевых пловцов и инструкторов.

– Все-таки зря я не осуществил свою давнишнюю мечту, – буквально простонал Боргезе, – ворваться со своими «бессмертными» в правительственные кварталы Рима и перестрелять всю эту свору трусов и предателей.

– В том-то и дело, что в правительственных офисах прекрасно и, я бы даже сказал, мстительно, помнят об этой вашей мечте, – тут же воспользовался его эмоциональным срывом командующий Лигурийской базой. – Поскольку вы слишком часто и простодушно делились ею. Потому и настаивают, чтобы отряд ваш расформировать и «распылить» по стране. Что позволит затем сформировать команду из молодых добровольцев, не запятнанных фашистским прошлым, а инструкторский корпус набрать из опытных английских и американских диверсантов, то есть наших, теперь уже вечных, союзников.

Дальше, до крыльца штаба, они шли молча, и лишь у самого входа Боргезе с угрюмой решительностью спросил:

– Все, что вы мне только что изложили, адмирал… Это способно повлиять на процедуру получения нами субмарины и водолазного оснащения?

– Пока что нет. Но мой вам совет: как можно скорее уводите и свою диверсионную субмарину, и свою команду. Потому что ситуация накаляется. Там, наверху, все большее количество людей желает знать, на какие вражеские базы нацелится Боргезе в этот раз.

– Весьма признателен вам, синьор контр-адмирал. Как только операция завершится, тут же посвящу вас во все допустимые подробности.

– «Во все допустимые…» – почти оскорбленно уловил адмирал основной нюанс обещания Черного Князя.

– Вам ведь хорошо известно: все, что связано с операциями боевых пловцов, должно проходить под грифами «совершенно секретно» или «государственная тайна».

Но и это объяснение командующий Лигурийской базой воспринял с печальной самоиронией человека, которому снова «указали на его место».

Июнь 1960 года. Отель «Пристанище паломника» на северо-восточном побережье Корсики

Первое, что ощутил Скорцени, проснувшись на рассвете в одном из номеров «Пристанища паломника», запах духов, которым, как ему показалось, была пропитана не только вторая подушка и его левая рука, на которой Лилия имела обыкновение засыпать, но и вся атмосфера этой обители.

Минувшая ночь представлялась ему сейчас одной из тех теперь уже нечастых «ночей взрывной любви и убийственной страсти», как называла их Фройнштаг, которым они с воистину взрывной, убийственной страстью предавались когда-то во времена пылкой молодости. И тот факт, что пришлись эти «времена» на безумные ночи войны, ничего в их восприятии не меняло.

Скорцени давно сознался себе, что все в этой женщине – сотканное из упругих, налитых мышц тело и безграничная постельная раскованность; какой-то особый сексуальный артистизм, запах волос, да и вообще, настоянный на букете из духов и плоти запах самого тела – то есть решительно все, казалось приемлемым, а потому совершенным.

К тому же разговор на любую тему Лилия умела поддерживать в постели таким образом, чтобы никогда не касаться ни его, Скорцени, слабостей или неудач, ни «узаконенно неудавшегося» брака на дочери известного финансиста. И такая манера поведения Лилии «самого страшного человека мира»[51] вполне устраивала. Как и то, что всегда вооруженная и достаточно хорошо обученная экс-диверсантка в любой ситуации могла выступить еще и в роли его телохранительницы. Причем оберштурмфюрер сама напросилась на эту роль, объясняя свою ретивость именно тем, что таким образом ей «представится возможность стать неусыпной хранительницей драгоценнейшего тела повелителя».