Записки кавалерист-девицы - Надежда Дурова

Противоположный берег хотя был близок, но как было очень темно, то его и не видно, но слышу я, однако ж, что-то бросилось с него в воду и прямо против меня; а как вода все-таки имела какой-то отблеск, то мне и видно было, что существо, прыгнувшее в воду, плыло прямо ко мне, что оно было черно и космато, но не слишком велико; впрочем, огромность его могла скрываться в воде. Оно плыло быстро, сильно рассекало воду и еще сильнее пыхтело.

Я рассудила посторониться, чтоб неведомое животное могло беспрепятственно выйти на берег; итак, приняв в сторону шага на три, я имела удовольствие видеть, что на берег выскочила свинья и бросилась бежать со всех ног, верно, испугавшись моей головы, которая одна только виднелась поверх воды.

На другой день, тотчас после развода, я пошла к Выр….вой рассказать, как неблагородно превратился лукавый. Она много смеялась, и мы согласились с нею, что всем чудесностям служат основою почти всегда похожие на этот случай… Например, если б вместо меня вчера купался суеверный крестьянин или солдат и был свидетелем этой, очень естественной, переправы нечистого животного, кто б его уверил тогда, что это не сам Луцифер собственною особою изволит переплывать реку?

Одного дня собрались все мы у Ар…., и было уже около девяти часов вечера, когда пришел к нам Груз…в. Он возвратился из рекогносцировки: так называл он невольную прогулку свою по грязному местечку в звании дежурного по караулам. «Что за негодное время, братцы! – говорил он, сбрасывая мокрую шинель свою на руки Ар….ва денщика. – Что за негодное время! Посмотрите вы на этот дождь, полюбуйтесь им! На что он похож? На мак, на пыль, на мглу и на все это вместе! А что за великолепная грязь! Как зеркало!..» Груз…в расположен был, кажется, высыпать несколько острот и сравнений, по его мнению, очень замысловатых; но как его никто не слушал, то он оставил бесполезный труд и подошел к столу посмотреть, чем его товарищи так прилежно занимались.

Шестеро их сидели около этого стола в глубоком молчании, устремя неподвижные взоры на руки седьмого, раздававшего, подобно Зевесу, направо и налево злое и благое.

Гру…в поместился тут же, также замолчал и также устремил взор на эти две руки, из которых одна была в беспрерывном движении. Наконец радостное восклицание Р….: «Паллада моя!» нарушило всеобщую тишину и было сигналом к шуму, смеху, восклицаниям.

«Фортуна во всем потворствует своему баловню, – говорил Гру….в, – именно Палладу хотел он выиграть, и вот она его!» Раз…. оглушил нас, крича во весь голос своему неповоротливому денщику: «Робакон! Глух, что ли, ты? Поди на конюшню ротмистра Бе-е-го, возьми там вороную кобылицу Палладу и отведи ко мне; вела поставить особливо от других лошадей и покрыть голубою попоной. Послушайте, господа, я не играю более. Я без памяти рад, что залучил к себе красавицу Палладу, и уж, верно, не порискую опять потерять ее; а сверх того, мне уже до смерти надоело играть!» – «И мне тоже», – сказал Ч…ий, отталкивая от себя карты далеко на средину стола. «А меня уж просто одурь взяла, – говорил С…., усаживаясь по-турецки на диван. – Ровно три часа водят наших лошадей из конюшни в конюшню и обратно; это жернов Сизифа». – «Кто ж вам велит катать его?» – «А что ж прикажешь другое делать?» – «Об этом вам стыдно было б спрашивать: ты, Арский, стихотворец, они двое – превосходные музыканты, Лип…. – сочинитель, Р….з – поэт…» – Боже мой, как ты смешон с своим торжественным провозглашением! Две недели сряду уже, как мы слышим всякий день игру Нав…ва и Яз…кого; и признаюсь, что, несмотря на превосходство их таланта, мычанье волов скоро уже покажется мне приятнее этого вечного бренчанья на гитаре. А о сочинителе и говорить нечего: нам не нужны средства от бессонницы; один только поэт был бы похож на что-нибудь путное, если б мог воспевать что-нибудь другое, а не наши балы и праздники полковые. Но этого рода поэзия кажется мне так несносна, так несносна, что я не нахожу слов, чтоб достойно разбранить ее; и предвещаю тебе, Раз…., что если ты не исправишься и будешь нести все ту же околесную: ура да ура! Ура и виват! С тобою навеки, мерзавец или красавец солдат! – и Бог тебя знает, что ты тут прибираешь; ну так если другого ничего не будет, то тебе придется разве своего Кастора схватить за хвост вместо черта и читать ему поэтические описания бала, данного таким-то полком дамам такого-то города! Итак, в ресурсе остаюсь я – стихотворец… Но знаете ли, друзья, от какого места моей комнаты отталкивает меня, как электрическою силою? От того угла, в котором стоит стол с моими стихами!» – «Вот уже четверть часа, как слушаю тебя, Арский, и не могу понять. Ты говоришь, что Раз…. поэт, а ты стихотворец; да разве это не одно и то же?» – «Разумеется, нет. Поэтом можно быть и без рифм; а стихотворцы непременно уже должны выражаться в такту: сверх того, название стихотворца, по моему мнению, можно дать всякому, кто только прибирает рифмы, хотя б в них не было искры человеческого смысла; но быть поэтом может только тот, кто получил от природы этот изящный дар, не зависящий ни от навыка, ни от наук. Название поэта не дадут без разбора всякому, кто пишет стихи».

Ар…. замолчал; офицеры разлеглись на диванах, затягивались табаком, зевали, бранили погоду. Ар…. опять стал говорить:

– Ну что ж, господа, неужели позволим скуке победить себя? Вы знаете, что нас побеждать могут одни только прекрасные глаза прекрасного пола, а во всем прочем наше условие, девиз, пароль не поддаваться неприятелю! Итак, давайте ратовать против скуки. Предлагайте всякий, кто какое средство выдумает.

– Я не знаю, что тут предлагать, когда ты обраковал музыку, поэзию и стихотворство.

– Нет, нет! Это все хорошо, но только чтоб не вечно одно и то же; не вечно у себя, подле себя или около себя. Для чего бы кругу наших забав и занятий не быть обширнее?

– Ты до чего-то добираешься, Ар…., только я не могу разгадать.

– А вот до чего, друзья: каждый из нас в жизни своей или слышал, или видел что-нибудь любопытное, забавное, трагическое и даже поучительное; пусть всякий опишет одно какое-нибудь из известных ему происшествий или хоть свою какую мысль, но только с непременным условием не выводить на сцену полка, его балов, праздников, парадов, и чтоб как можно реже встречались в наших анекдотах слова: лихой конь, шпоры, усы, сабля.

– Усы нельзя ли выключить из этой опалы? Они ведь не принадлежат исключительно одному нашему кавалерийскому сословию.

– Ну, хорошо, усы могут играть роль, если понадобится; а более ничего.

– Позвольте и мне замолвить слово за коня: он также, если не ошибаюсь, сотворен природою не для одних улан или гусар.

– Ну, так! Я знал, что если кто уже вступится за коня, так, верно, это Александров! Извольте, пускай конь добрый, боевой, с детских лет товарищ мой – пускай он гуляет по воле.

– Итак, у нас остаются в изгнании сабли и шпоры.

– Полно невпопад остриться. Вы хорошо понимаете мою мысль; говорите же, согласны ли на этот план?

– От всей души, любезный Ар…. Мысль твоя превосходна! Теперь надобно уговориться, кому начать, как весть очередь и когда вступить в должность Шехеразады?