В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

Итак, как и Коран, героические рассказы о втором халифе уходят корнями в прошлое, в определенное место и время: на периферию Палестины в период яростного конфликта супердержав, когда создавалось впечатление, что весь мир находится в напряженном ожидании конца дней. Тем не менее две идеи: то, что война может вестись во имя Бога, а презрение к земным благам и удовольствиям – тоже форма войны (Омар был их радикальным воплощением), были далеко не новы. Конечно, истина скрыта историями, которые относят его происхождение, как и пророка, к глубинам пустыни, расположенной в сотнях миль от плодородного полумесяца. Такие рассказы были созданы спустя несколько веков людьми исключительного благочестия, чувствовавшими Бога ближе, чем собственную яремную вену. И вряд ли стоит удивляться тому, что они, словно песчаник, много лет подвергавшийся воздействию атмосферных явлений, изменились до неузнаваемости. Отсюда и вечная неудовлетворенность, которой неизменно заканчивались попытки объяснить, каким образом в бесплодных песках Аравии удалось создать государство достаточно сильное и грозное, чтобы покорить плодородный полумесяц. Последствия завоеваний Омара очевидны, но не их ход и не причина первоначальной вспышки.

Хотя не все так плохо. В многочисленных трудах о пророке сохранился по крайней мере один комок магмы, достаточно затвердевший, чтобы устоять против любой эрозии.

Конституция Медины – серия из восьми коротких договоров, заключенных между мухаджирун и местным населением Ятриба. Не в последнюю очередь потому, что в них эмигранты называются «верующими», а не «мусульманами», они принимаются даже самыми подозрительными учеными как дошедшие до нас из времени Мухаммеда. В этих ценнейших документах можно увидеть истинные начала движения, которому спустя всего лишь два десятилетия удастся повергнуть ниц и Новый Рим, и Ираншехр. Пророк сознательно нацелился на государственное строительство: он хотел объединить свой собственный народ и местные арабские племена в одну умму. Эта конфедерация должна была сражаться на тропе Бога124. Эти мелкие детали, надежные строительные блоки, из которых будут позже построены все бесчисленные истории о жизни пророка, представляются вполне достоверными. Однако конституция Медины, к сожалению, ничего не говорит о том, откуда пришли переселенцы – мухаджирун, равно как и о том, с кем они считали себя обязанными, по призыву Бога, сражаться. Самого большого сожаления достойно то, что она не проливает свет на способ расширения альянса, сформированного в затерянном посреди пустыни оазисе, на всю Аравию, а потом и на весь мир. Тем не менее само существование конституции предполагает, что ядро мусульманских традиций действительно сформировалось во времена Мухаммеда и устояло под воздействием неумолимого времени. Конфликт между сформированной уммой и курейшитами, достижение компромисса с обеих сторон и заключение соглашения между ними, затем жестокое сокрушение новой конфедерацией любого арабского племени, которое рисковало встать на ее пути, – такой процесс строительства государства представляется правдоподобным.

Если быть точным, можно предположить, что в историях о карьере пророка, написанных столетиями позже, есть и другие ключи к пониманию того, как и почему имперские власти Сирии и Ирака не устояли перед возникшей, как гром среди ясного неба, конфедерацией арабских племен, такой же как те, на которые они всегда имели влияние. Хотя мусульмане описывали конфликт между Мухаммедом и курейшами как борьбу за контроль над Меккой, эта традиция содержит намеки на альтернативу, вызывающие самые разные мысли. Удивительным, к примеру, представляется число ведущих династий курейшитов, которые, как утверждают, несмотря на то что предположительно базировались в Мекке, покупали поместья в Сирии еще при жизни пророка. Это пример спекуляции удаленной собственностью, которая, если она действительно велась из Хиджаза, не имела прецедентов в римской истории. Раньше – на Рейне и в Армении – единственными варварами, владевшими землей по обе стороны имперских рубежей, были те, кто с ними непосредственно граничил123. Странная загадка. Или курейшиты действительно было выходцами из Мекки, но тогда они не могли иметь собственности на римской территории, или они имели такую собственность, но тогда маловероятно, что они пришли из Мекки.

Из этих двух альтернатив наиболее вероятной представляется вторая. Даже по свидетельству мусульманской традиции, очевидно страстное желание пророка обеспечить захват и укрепление пограничной зоны к югу от Палестины. За исключением самой Мекки, все его военные цели находились именно в этом регионе – участки пустыни, которые традиционно охраняли арабские союзники римлян. Если курейшиты действительно прошли путь от попытки задушить в младенчестве конфедерацию племен пророка до союза с ней, а сомневаться в этом нет оснований, они, очевидно, поставили под угрозу свое участие в санкционированном империей порядке. Но это стоило сделать, тем более во время, когда поток золота от цезаря уже давно иссяк. Выигрыш мог быть весьма значительным. Курейшитов привлекала не только возможность богатейших трофеев, обещанная Всемогущим Богом Мухаммеду. Они видели перспективы еще более соблазнительные: сбросить Гассанидов, присвоить наследие Лахмидов, создать совершенно новый ширкат, став в нем хозяевами положения. Первой стратегической целью конфедерации мухаджирун и курейшитов являлось господство в Сирийской пустыне. А то, что они в конце концов покорили Сирию, а заодно и Месопотамию, вполне могло стать большим сюрпризом для глав конфедерации, как и для римлян с персами.

Определенно не является совпадением тот факт, что две самые решающие победы захватчиков были одержаны на пороге двух мест, которые давно прочно поселились в умах арабов. Поколениями рассказы о дворах Джабии и Хиры и песни об их сказочном великолепии будоражили воображение племен пустыни. Теперь после поражения римлян на реке Ярмук катастрофа не обошла стороной и Гассанидов – так же как крах персидской монархии в Кадисии стал роковым для вождей местных племен, мечтавших занять свободный трон Лахмидов. При этом обе имперские армии, которые старались остановить натиск сарацин, сами состояли по большей части из арабских племен. Неудивительно, что арабские историки восхищенно подчеркивали неограниченность людских ресурсов, доступных для империй: их армии насчитывали сотни тысяч человек, а кровь лилась в таких количествах, что могла повернуть колесо водяной мельницы126. Но современники понимали, что к чему. Они знали, в какой степени анемия поразила обе супердержавы. Один епископ прямо написал, что Ираклий больше не мог собрать войско, чтобы противостоять исмаилитам127. Учитывая отсутствие регулярной армии, у него не было выбора – пришлось полагаться на федератов, которым и доверили защиту римской территории. Гассаниды и их союзники ответили на доверие Ираклия горячей преданностью, но в результате, когда в Сирийской пустыне впервые появились переселенцы-мухаджирун, собственно римляне в своей армии занимали второстепенное место128. Почти век эпидемии и десятилетия войны произвели совместный эффект – оставили императора без средств.

Вот и получилось, что Сирия и Палестина во второй раз выскользнули из цепкой хватки Нового Рима и те курейшиты, которые раньше имели поместья при молчаливом согласии имперских властей, теперь завладели целыми провинциями. Но они были не одни, предъявляя права на Святую землю, уверяли смущенные и деморализованные христиане. Они не знали, чем вызваны обрушившиеся на них несчастья – их же грехами или кознями евреев, и, разумеется, были склонны выбрать последний вариант. Было ли совпадением, недоумевали они, что кошмар нашествия исмаилитов129 последовал так быстро после кампании Ираклия по насильственному крещению? Начали циркулировать мрачные слухи о том, как евреи, спасаясь от крещения, бежали в Аравию и, прибыв в пустыню, медовыми речами об общем предке – Аврааме – привлекли сарацин на свою сторону. Ну а Мухаммед, желая, чтобы они получили то, что им положено по праву рождения, возглавил их и повел на Палестину. Подобные истории, как правило, становятся со временем все более безудержными и потому нелепыми. Но в данном случае представляется, что самыми сумасшедшими слухами были самые ранние. Еще в 634 г., когда Сергиус встретил свою смерть в шкуре верблюда, сказочные истории о сарацинском пророке дошли до Кесарии. Христиане, разумеется, отнеслись к нему с величайшим презрением. С каких пор пророки приходят, вооружившись мечами? Но евреи города отреагировали совершенно иначе. Несомненно, они с восторгом встретили бы новость о любом поражении римлян, но в 634 г. их радость смешалась с ожившей старой надеждой: «Люди говорили, что появился пророк, и он идет с сарацинами. А его послание? Говорят, что он объявил о пришествии помазанника – Христос идет»130.