Император мира - Рэй Олдридж

— Овощи? Это все, на что ты оказался способен, Руиз? — Голос его был все еще слаб.

— Не ной, — сказал спаситель, маскируя носилки за ящиками. Не будь ты нужен мне, чтобы выбраться из Моревейника, я бы без колебаний перерезал тебе глотку и отправил к маргарам.

— Серьезно, отправил бы? Не знаю, не знаю… Ты как-то переменился, размяк, что ли. Реминтаты, конечно, одолел, да ведь хитростью небось…

— А как еще? — кисло откликнулся Руиз. — Сильно он тебя помял?

— Я выживу, если ты достанешь прилипалу. Не смочишь мне глаза? Очень неприятное ощущение…

— Нет.

— Нет?

— Нет. И насчет прилипалы мы подумаем, когда ты выполнишь обещание. А пока мне нравится наблюдать, как ты мучаешься.

Публий захихикал:

— Ерунда. Если я и помру, у меня имеются клоны, которые, без сомнения, компенсируют все разрушения плоти. Правда, признаюсь, хотелось бы сохранить старый мозг: в нем так уютно. Но времена меняются, и приходится приспосабливаться, не так ли?

Руиз окинул взглядом перепачканное кровью лицо, потускневшие глаза, все еще надменный и жестокий изгиб рта.

— Брось хорохориться, Публий. Я выпустил питательную среду из аквариума с твоими клонами.

С физиономии создателя монстров разом слетело спесивое выражение. Он поджал губы и отвернулся.

Низа жила в каком-то сером мире. Камера была серая. Дверь, стены, пол, узкая скамья, койка, на которой она спала, — серые. Сочившийся с потолка свет тоже был серый — ни яркий, ни тусклый, — разве что немного притухал, когда она спала. Даже еда была серой и безвкусной.

С тех пор как этот жуткий Реминт втолкнул ее в камеру и запер дверь, девушка сделалась совершенно апатичной. Она потеряла счет дням или, вернее, сама прекратила их считать. Много раз она просыпалась, не помня, как засыпала, и догадывалась, что ее усыпляли специально. Она не знала, сколько времени длились периоды искусственного сна, и перестала об этом беспокоиться. Она впала в почти удобное безразличие, которое было всяко лучше, чем постоянные тревожные мысли о том, уж не изменили ли ее разум тем страшным образом, который описывал Руиз Ав.

О самом Руизе и его непонятном предательстве Низа думала редко. Вместо этого она предпочитала мысленно уноситься в счастливые времена на Фараоне, когда она была любимой дочерью царя. Девушка вспоминала отцовский сад и наслаждения, которые делила с многочисленными любовниками, разнообразные изысканные удовольствия, которые принцесса могла себе позволить в силу своего положения: прекрасную пищу, лучшие вина, шелка и драгоценности, прекраснейших рабов.

Спустя некоторое время Фараон стал казаться девушке более реальным, нежели ее теперешние обстоятельства. Только в редких снах становилось трудно сохранять дистанцию между собой и миром. Во сне Руиз Ав приходил к ней и умолял о прощении, а она притворялась, что принимает его объяснения и извинения. Во сне она скрывала свою ненависть и ловко его обманывала, чтобы сделать его абсолютно беспомощным и таким образом отомстить за себя. Но сны эти терзали ее неописуемо, ибо она всегда просыпалась раньше, чем успевала разбить его сердце так же, как он разбил ее. Хуже всего было то, что порой Низа просыпалась в слезах, расстроенная, несмотря на всю свою ненависть, тем, что сон кончился, и Руиз снова ускользнул от нее, и она больше никогда его не увидит.

Иногда бедняжке казалось, что она умерла и пребывает в аду. Может, все, что происходило с ней до этого, было чистилищем? А вдруг гордая принцесса не выдержала испытания и теперь до скончания веков обречена на эту серость? Руиз Ав мог на самом деле быть демоном разрушения, посланным специально, чтобы соблазнить ее. И пленница находила немало фактов, укреплявших ее подозрения.

Чтобы не видеть этих снов, Низа старалась спать пореже и проводила искусственные тюремные ночи, сидя в темноте и вспоминая солнечное сияние Фараона. Именно во время одного из таких бдений дверь заскрипела, поехала в сторону, и на пороге возник Руиз Ав. От резко вспыхнувшего света у девушки заслезились глаза, так что в течение нескольких секунд она видела только неясный силуэт в дверном проеме.

— Низа? — позвал он мягким неуверенным голосом.

Глаза привыкли к свету, и она смогла наконец разобрать черты лица вошедшего. Руиз был страшно измотан, на впалых щеках темнела многодневная щетина, под глазами залегли глубокие тени. Он казался постаревшим. На нем была какая-то странная одежда, вроде той, что носят рабы, причем рукав куртки пропитался кровью.

В момент узнавания сердце принцессы смягчилось, ей отчаянно захотелось броситься освободителю на шею. Но в руках он держал длинноствольный карабин, следовательно, пленником не был. Низе было не под силу разобраться в ситуации. Она не могла понять, в чем ее спасение на этой странной планете, где зло расцвело пышным цветом, а предательство превратилось в высокое искусство. Да, Руиз Ав вернулся, но что это значит для нее? Можно ли ему доверять? Она боялась его почти так же сильно, как любила, — и на сердце у нее было тяжело.

Девушка подняла голову, но ничего не ответила.

Руиз испытал физическую боль, увидев любимую. Она побледнела и осунулась. Прекрасные волосы превратились в спутанную гриву. Плечи поникли, как у больной. Несколько мгновений она тускло смотрела куда-то вдаль, словно не замечая окружающего, но потом подняла голову, и в глазах появилось оценивающее выражение. Казалось, ей нанесли непоправимый, но невидимый простым глазом вред. Она все еще была прекрасной, но стала чужой.

— Низа, — заговорил он снова, — все в порядке. Мы уходим. — И протянул ей свободную руку.

Девушка медленно встала, посмотрела на его открытую ладонь, и на лице ее проступило выражение осторожной надежды.

— Можно спросить, куда мы пойдем? — произнесла она.

— Конечно… Мы покинем Моревейник, найдем дальше по берегу космопорт и удерем с Суука.

Недоверие затуманило ее черты, как пыльное покрывало.

— А остальные?

— И они тоже. Мольнех и Дольмаэро. Мы же не можем оставить их тут.

Она прошла мимо него с таким напряжением во всем теле, словно ожидала, что он швырнет ее обратно в камеру и посмеется над ее разочарованием. Руиз ощутил невыносимую боль в сердце, в глазах защипало. Как ей объяснить? Времени нет: каждая лишняя минута, проведенная в крепости Юбере, увеличивала опасность. Публий вполне мог измыслить способ помешать их побегу.

Покинув камеру, Низа заметила раненого, который покоился на металлической платформе, безо всякой опоры парившей в воздухе посредине коридора. Раны его уже начали гноиться и источали зловоние. Явно не жилец. Возле него стоял еще один — маленький человечек с незапоминающимся лицом. Раненый что-то настойчиво шептал маленькому, а тот энергично кивал.

— Кто они такие? — спросила девушка. Услышав ее вопрос, Руиз оглянулся, посмотрел на фальшивого Юбере, который шептался с Публием, и понял, что готовится какой-то убийственный план. В нем вспыхнула всепоглощающая ярость, которую питали все те страшные преступления, которые совершил безумный хирург по отношению к нему и ко всем остальным. От этой ярости потемнело в глазах, и она же клокотала в сердце, требуя наконец выхода. Палец на спусковом крючке свело судорогой, и голова подставного Юбере превратилась в облако пара. Тело упало на Публия, а затем сползло на пол.