Зорро. Рождение легенды - Исабель Альенде

Посетителей немедленно провели в кабинет Карлоса Алькасара, все убранство которого состояло из стола, пары стульев и полок, на которых хранились амбарные книги с тюремной бухгалтерией. В эти здоровенные книжищи заносили все сведения о жизни тюрьмы от расходов на корм для лошадей до имен умерших заключенных, все, кроме жемчуга, бесследно исчезавшего в сундуках Монкады и Алькасара. В углу стояла раскрашенная деревянная скульптура, которая изображала Деву Марию, попиравшую демона.

— Добро пожаловать, святой отец, — поздоровался Карлос Алькасар, расцеловав в обе щеки кузину, которую он продолжал нежно любить, совсем как в детстве.

— Мы ждали вас только завтра.

Диего, опустив глаза долу, елейным голосом процитировал первое попавшееся латинское изречение, прочувствованно, хоть и не вполне к месту, заключив цитату высокопарным sursum corda[30]. Карлос не понял ни слова, в школьные годы он не был чересчур прилежным учеником и не преуспел в мертвых языках. Он был еще очень молод, не старше двадцати четырех лет, но циничный взгляд делал его старше. У Алькасара был хищный рот и злобные крысиные глазки. Лолита, вне всякого сомнения, заслуживала лучших родственников, чем Карлос.

Выпив воды, мнимый священник заявил, что завтра отслужит мессу, исповедует и причастит всех, кто в этом нуждается. И хотя он смертельно устал, долг велит ему этим же вечером навестить больных и наказанных заключенных, включая тех, кого заковали в колодки. Лолита вызвалась сопровождать священника; она отдала в распоряжение падре Агилара лекарства для узников.

— У моей сестры слишком доброе сердце, падре. Я не раз говорил ей, что Эль-Дьябло — неподходящее место для юных сеньорит, но она не слушает. И не желает понять, что большинство здешних постояльцев — дикие звери без чувств и морали, привыкшие кусать руку, которая их кормит.

— Меня еще никто ни разу не кусал, Карлос, — подала голос Лолита.

— Скоро подадут ужин, падре. Но не ждите особых разносолов, мы здесь живем скромно, — заметил Алькасар.

— Не беспокойся, сын мой, я ем очень мало, а на этой неделе вообще пощусь. Хлеб и вода, больше мне ничего и не надо. Пожалуй, я поем в своей комнате, когда навещу больных и помолюсь.

— Арсенио! — позвал Алькасар.

Из темноты выступил индеец. Все это время он стоял в углу, неподвижный и безмолвный, так что Диего даже не заметил его присутствия. Он узнал Арсенио по описанию Белой Совы. Глаза старика покрывали бельма, но ступал он твердо.

— Проводи отца в его комнату, чтобы он мог отдохнуть. Ты будешь ему прислуживать, понял? — приказал Алькасар.

— Да, сеньор.

— Потом отведешь его к больным.

— И к Себастьяну, сеньор?

— Только не к этому мерзавцу.

— Почему? — вмешался Диего.

— Этот проходимец не болен. Его пришлось выпороть плетьми, ничего страшного, не беспокойтесь, падре.

Лолита расплакалась: ведь брат обещал не применять больше телесных наказаний. Пока родственники спорили, Арсенио повел Диего в предназначенную для него комнату, куда уже успели перенести все его вещи, включая огромный крест.

— Вы не священник, — сказал Арсенио, закрыв за собой дверь отведенной гостю комнаты.

Диего почувствовал укол страха; если даже слепой обо всем догадался, обмануть зрячих точно не удастся.

— Священники пахнут по-другому, — объяснил Арсенио.

— Правда? А чем же я пахну? — удивился Диего, вспомнив, что на нем сутана падре Мендосы.

— Волосами индейской женщины и древесным клеем, — ответил старик.

Юноша потрогал искусственную бороду и рассмеялся. Решив, что другого случая может не представиться, он рассказал Арсенио, зачем пробрался в тюрьму, и попросил его о помощи. Диего передал индейцу совиные перья. Слепой ощупал их своими чуткими пальцами, по его лицу было видно, что он узнал послание сестры. Диего признался, что приходится Белой Сове внуком, и этого оказалось достаточно, чтобы Арсенио начал ему доверять; он уже много лет не получал известий от родных. Слепой рассказал, что раньше тюрьма Эль-Дьябло была крепостью и он сам строил ее, потом остался прислуживать военным, а после и тюремщикам. Заключенным в этих стенах всегда приходилось несладко, но с тех пор, как начальником тюрьмы стал Карлос Алькасар, она превратилась в сущий ад; подлость и жестокость этого человека не поддавались описанию. Алькасар использовал узников как рабочую силу и придумывал для них зверские наказания, он присваивал себе деньги, выделенные на питание заключенных, и кормил их объедками, которые оставляли солдаты. В это время в крепости был один умирающий, нескольких человек ужалили ядовитые медузы, еще несколько порвали легкие, и теперь у них шла кровь из носа и ушей.

— А что с Алехандро де ла Вегой? — спросил павший духом Диего.

— Этот долго не протянет, он потерял волю к жизни и перестал вставать. Другие работают за него, чтобы его не наказали, и кормят беднягу с ложки, — рассказал Арсенио.

— Прошу тебя, Тот, Кто Видит Во Тьме, отведи меня к нему.

Солнце еще не село, но в тюрьме царила мгла. Решетчатые окна в толстых стенах почти не пропускали свет. Арсенио, не нуждавшийся в светильниках, взял Диего за руку и решительно повел его по мрачным коридорам и узким лестницам в подвал, который вырыли под фундаментом крепости, когда решили превратить ее в тюрьму. Камеры находились ниже уровня моря, в них было сыро от постоянных приливов, стены покрывали зеленые пятна плесени, повсюду распространялось страшное зловоние. Часовой отпер железную решетку, закрывавшую вход в коридор, и передал Арсенио связку ключей. Диего поразила стоявшая вокруг тишина. Вероятно, узники были настолько слабы, что могли разговаривать только шепотом. Арсенио направился к одной из камер, ощупал связку, выбрал нужный ключ и без усилий отпер решетку. Когда глаза Диего немного привыкли к темноте, он разглядел силуэты сидящих у стены и лежащих на полу людей. Арсенио зажег свечу, и юноша бросился к отцу, онемев от волнения. Бережно приподняв Алехандро за плечи, он положил его голову к себе на колени и откинул со лба слипшиеся от пота волосы. Диего рассмотрел родное лицо при свете свечи и не узнал его. От гордого идальго, героя многих баталий, алькальда Лос-Анхелеса и преуспевающего плантатора ничего не осталось. Изможденный, худой, как скелет, дрожащий от лихорадки человек с обвисшей землистой кожей смотрел перед собой невидящим взглядом, с подбородка у него свисали нити слюны.

— Дон Алехандро, вы слышите меня? Пришел падре Агилар… — позвал Арсенио.

— Я пришел помочь вам, сеньор, мы вытащим вас отсюда, — прошептал Диего.

Трое остальных узников невольно подались вперед и тут же вновь откинулись к стене. Они давно утратили всякую надежду.

— Мне нужно причастие, падре. Спасать меня поздно, — еле слышно произнес умирающий.