Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией) - Андрей Юрьевич Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди других участников Собора подписались Сабин епископ Плацентии (ныне Пьяченца), хотя в большинстве рукописей его имя отсутствует[642], пресвитер Апер, представлявший присутствовавшего престарелого Герминиана – епископа Мутины[643], а также Евстазий – согласно предположению Ф. Ланцони, епископ Августы Преторианской (ныне Аоста), а также медиоланские клирики всех степеней. В некоторых рукописях присутствует также имя епископа Евстатия, под которым, возможно, имелся ввиду Евсевий – епископ Бононии (ныне Болонья), хотя не исключено, что данного Евастатия – а возможно, даже и предыдущего Евстазия из Августы Преторианской – следует отождествить либо с епископом Евстатием, который присутствовал на заседаниях Аквилейского Собора, не обозначив своего титула, либо с преемником Евсевия Бононского Евстаксием[644]. Как уже отмечалось, все эти епископы либо подчинялись авторитету Медиоланского епископа, либо были старыми друзьями св. Амвросия Медиоланского.
Представляется ясным, что созыв Собора был вызван делом Ювиниана, исповедывавшего антиаскетические взгляды. Личность Ювиниана по-своему интересна, в некотором смысле Ювиниан представлял собой тип, противоположный знаменитому испанскому ересиарху Присциллиану. Как отмечал аббат Л. Дюшен, о Ювиниане известно, что он, «после того как жил в течении долгого времени как монах, будучи плохо причесан, плохо одет, погружаясь в посты и умерщвление плоти, закончил отрицанием этих правил и возвращением к обычным условиям жизни»[645]. Проповедь Ювиниана, которую он начал в северных диоцезах Италии и продолжил в Медиолане, сводилась к отрицанию различия между монашеской и брачной жизнью, признанию ненужности аскетизма. Отрицая святость безбрачия, он обвинял последователей монашеского мировоззрения, столь распространившегося во второй половине IV в. Италии под влиянием свв. Евсевия Верцелльского и Амвросия Медиоланского, в манихействе, выдвигая в качестве примера жизнь ветхозаветных патриархов. Ювиниан также критиковал практику постов и учение о первородном грехе[646]. Оппоненты Ювиниана указывали даже на то, что последний не признавал два принципиальных догматических утверждения: во-первых, он, хотя и признавал сверхъестественное воплощение Христа, тем не менее кощунственно, вслед за Боносом Наисским, отрицал приснодевство Пресвятой Богородицы, а во-вторых, выражал мнение, согласно которому подлинные христиане после крещения не могут впасть в грех, поэтому согрешившие после принятия этого таинства были крещены не истинно. Безусловно, учение Ювиниана носило на себе отпечаток пелагианского богословского «волюнтаризма», однако оно было вполне самостоятельно, ибо коренилось в самой личности Ювиниана[647].
Еще до начала Собора в Медиолане реакция папы Сириция на проповедь Ювиниана была чрезвычайно стремительной. Он решил действовать совместно со св. Амвросием, поручив ему легатские полномочия. Данное поручение выразилось в отправке в Медиолан из Рима трех пресвитеров – Кресцентия, Леопарда и Александра, о которых говорится в тринадцатом каноне синодального послания Медиоланского Собора. Состав делегации достаточно показателен, ибо отправленные папой пресвитеры занимали крупные должности в Риме. В частности, Кресцентий, по-видимому, был пресвитером базилики св. Петра, а Леопард фактически являлся настоятелем знаменитой Пудентианской базилики (со временем он будет принимать деятельное участие в строительстве важнейших церковных зданий в Риме)[648]. Данное обстоятельство лишь подтверждает то, насколько важное место Сириций отводил совместному Собору римских представителей и северо-италийских епископов по поводу ереси Ювиниана. Поступок Сириция должен был продемонстрировать церковно-политическое единство христиан северной Италии и Рима в гораздо большей степени, чем Капуанский синод, проходивший за год до этого, хотя А. Пареди был склонен воспринимать планируемый Собор против Ювиниана в качестве изначально самостоятельной инициативы св. Амвросия[649].
Медиоланский Собор, вероятно, заседал очень недолго – вполне вероятно, что в течении одного дня, – причем Соборное послание, осудившее Ювиниана и его сторонников, носит на себе явный отпечаток богословия св. Амвросия. Первый и второй каноны представляют собой обращение к папе Сирицию и характеризуют ситуацию, создавшуюся в Медиолане в связи с ересью Ювиниана. Третий канон представляет собой возражение Амвросия учению о браке Ювиниана, в котором Амвросий свидетельствует о том, что признавать таинство брака как святое и благодатное имеет смысл только при условии признания большей святости уставной, девственной жизни. Каноны с четвертого по восьмой являются тезисным выражением амброзианской мариологии, обоснованной библейски и раскрытой в упоминавшихся выше сочинениях св. Амвросия. Каноны с девятого по одиннадцатый представляют собой библейское подтверждение постничества как неотъемлемого средства полноценной борьбы с грехом. Двенадцатый и тринадцатый каноны представляют собой разъяснение обвинений Ювиниана в манихействе, и, наконец, четырнадцатый канон является заключением послания, в котором называются имена Ювиниана и его восьми сторонников Авксентия, Герминатора, Феликса, Плотина, Гениала, Марциана, Ианнуария и Ингениоза, которые были изгнаны св. Амвросием и всем Собором епископов из города[650]. В целом документ представляет собой ответ папе, составленный Собором равных Сирицию епископов, и в этом смысле он весьма характерен для периода «амброзианского» возвышения Медиоланской Церкви и диоцезов северной Италии.
Характеризуя сущность доктрины Ювиниана, представляется крайне сложным сказать что-либо определенное о монашеском периоде жизни Ювиниана, ибо история раннеиталийского монашества – очень сложная тема. Относительно того, мог ли Ювиниан быть членом верцелльской евсевианской уставной общины или он принес обеты в Медиолане под покровительством св. Амвросия, очень мало сведений. Очевидно, доктрина Ювиниана носила на себе отпечаток своеобразного смешения собственного духовного опыта и абстрактных представлений об абсолютной силе человеческой воли, заимствованных, быть может, от пелагиан. Подобное смешение должно было либо породить свою собственную мистику в представлениях его последователей, либо, по крайней мере, навлечь обвинения в греховной мистике на свою общину со стороны полномочной церковной власти, как это произошло с Присциллианом за десять лет до того. Подтверждением подобному предположению может служить утверждение, недавно высказанное А. Д. Вакалуди, согласно которому еще во эпоху гонений, а также в IV в. основой сознания христианского общества были представления о том, «что неверные священники всегда сотрудничают с властью демонов и, что «последователи» канонического благочестия всегда побеждают»[651], причем эти представления касались как язычников, так и ересиархов. По-видимому, подобное восприятие феномена ереси способствовало популярному обвинению Ювиниана в манихействе, разъяснить которое