Ведьмина доля - Дарья Гущина

— Хамишь, парниша? — я встала, отцепляя от куртки амулет-метелку.

— А давай такси вызовем? — Гоша тоже встал, отряхнул джинсы и посмотрел на коврик с содроганием.

— Залезай. Мне велено доставить тебя к Римме, и хватит терять время.

Ветер шуршал в ветвях, роняя последние листья и первые снежинки.

…его и так осталось крайне мало.

Горожане поняли, что ведьма настоящая,

после фразы палача: «Ладно, переходим к плану «Б»!»

В полете я обернулась через плечо, уточняя:

— А тебе что Барыня показала?

— То же самое, — отозвался наблюдатель рассеянно.

— Зачем? Ты же… всё знал.

— Знания и реальные доказательства — вещи разные. Ты же слышала — есть договор. Анфиса Никифоровна ставила «отвод глаз» так, что за ритуалом было не проследить. Теперь договор подтвержден.

— А дальше?.. — и почему-то побоялась услышать ответ.

— Дальше вступает в силу вторая часть договора, — он хмуро смотрел мимо меня и говорил, как под давлением: — Независимо от результатов работы с тюрьмой, Круг останется в прежнем виде. И бес Тамары, и твой темный «уголь» в том числе. И ваши подопечные, включая мастера Сима. И Римму как Верховную утвердят без проверок. И добавят квоты для темных — десять ведьм на регион вместо одной. И… Что? — Гоша поймал мой изумленный взгляд и иронично поднял брови: — Ты всерьез думала, что мы про вас, дефективных, ничего не знаем? И не знаем, кто из вас с каким «углем»?

— Зачем тогда допрашивал?.. — уроню к чертовой матери… — И тетя Фиса сама…

— Нет, — отрезал наблюдатель холодно. — Сама бы — нет. Но ради вас, своих ведьм, она была готова на всё — и приносить жертвы, и становиться стеной. Лишь бы не калечить темные «угли» выжиганием, лишь бы мы от вас отстали. На остальное — на город, на людей, на нечисть — Анфисе Никифоровне было наплевать, и давно. Как, впрочем, и большинству из вас. Что же касается допроса, то это личный интерес. Читать о дефектах в доносах — одно, а слышать реальную историю — совсем другое. Мне было любопытно. И хотелось понять, что представляет собой… ведьма твоего первого поколения.

Не верю… Насчет тети Фисы — не верю…

— Гош, ты лживый… — и запнулась, подбирая нематерное слово.

— Увы, — хмыкнул он с сожалением, — уже не лживый. Бес Тамары велел быть честным и говорить правду. Особенно тебе. До конца этой жизни и на три следующие.

Я спрятала невольную усмешку. Томка-Томка… «Кое-что по мелочи»?

— То есть если я сейчас… — начала, опять обернувшись.

— Да, — подтвердил наблюдатель сухо, но посмотрел с таким предупреждением, что на допрос с пристрастием я не решилась.

Отвернулась и пришпорила коврик. Кто знает, какие способности ему сейчас дает Пламя, которое, похоже, разгорается тем ярче, чем ближе тюрьма — и выполнение задачи зеркала. Но когда-нибудь придет время…

Прокручивая мысленно разговор с тетей Фисой, я непроизвольно легла на привычный курс — к дому. И лишь когда в ночи маяком мигнула знакомая «свеча» многоэтажки, я отвлеклась от невеселых дум и сообразила, что до Риммы в центр города лететь другой дорогой, но было поздно. Я почуяла. Неладное. Бесовское. От своего дома.

Затормозив и зависнув в метре от крыши, я прижала ладонь к ковру, мысленно прокладывая путь до дома Риммы. Довезет. Но без меня. На машине одного отпускать опасно, а по воздуху — пять минут и до балкона. И до защиты Верховной.

— Ульяна, ты…

…ведьма? Нет, сейчас — нечисть. И ты на моей территории, Гош. Извини за неоригинальность.

— Держись крепче, — посоветовала быстро и спрыгнула на крышу.

Здесь бесами несло из открытой чердачной двери так, что нечисть во мне съеживалась от страха. Коврик стремительно унес ругающегося наблюдателя, а я несколько секунд безрезультатно пыталась прощупать квартиру. Ибо бесы… в гостях. В остальных квартирах чисто и люди спят колдовским сном, даже не подозревая о. И площадки в подъезде пусты. И запах концентрируется на верхней, у дверей моей хаты, и висит плотным туманным облаком. Ну что ж. Вот и познакомимся, братцы…

Здравую мысль о вызове Томки я, посомневавшись, отмела — не уверена, что подруга не спятит от их силы. Достала пузырек с кровью мастера Сима и медленно, принюхиваясь, пересекла крышу, нырнула в дверной проем и ступила на железную лестницу. Запах бесов… смущал. Бесшумно спустившись на площадку, я замерла и, нахмурившись, втянула носом воздух. Есть в запахе такое… чего быть не должно. Но если бы речь шла о другой нечисти… я бы сказала, что она больна или ранена. И, вспомнив, кивнула самой себе. Точно. Именно так пах раненый мастер Сим. И именно поэтому я не распознала в нем беса. Он объяснял после, что это защитный механизм беспомощного организма — в кровь выбрасываются гормоны, подавляющие запахи боли и силы.

Однако… попались.

Входная дверь была приоткрыта, а символы оберега, потревоженные вторжением, слабо мерцали — тонкая багровая паутина на желто-сером потолке. Я зачем-то поправила отцовский браслет и осторожно заглянула в квартиру. И замерла в дверном проеме, потеряв дар речи. Оба беса в облике невысоких полноватых пожилых мужчин, неуловимо похожих на мастера Сима, столбами стояли в коридоре. Лысоватые, усатые, с остекленевшими взглядами; один блондин, второй — брюнет, одетые в одинаковые совковские спортивные костюмы. А по полу стелился седой туман и… «ковровая» дорожка из амулетов, приковывающая «гостей» к полу. Уводящая в зеркало, которое перестало быть обычным зеркалом.

В коридоре и на кухне приветливо горел свет, бесы не подавали признаков жизни, и я несмело перешагнула через порог, плотно прикрыв дверь. И потрясенно уставилась на Жориково творение. Горы амулетов, которые я посчитала рухлядью, переплетаясь, обрамляли зеркало причудливой рамой. И открывая портал. Зеркальная гладь сменилась провалом во тьму, зовущей, пульсирующей и нестерпимо воняющей канализацией. И впервые на своей памяти я проигнорировала жуткий тошнотворный запах, прижав руку ко рту совсем по другой причине. Ибо. Жорика не было. И скелет стоял на своем месте, у зеркала, пустым. Мертвым. Кирюши… тоже не было. Не стало. Всему, что открывает двери, нужны жертвы, и неважно, кровь это, плоть или… дух.

Я на мгновение зажмурилась, выдыхая и выстужая боль. Знала бы, когда учила это заклятье, что оно понадобится больше для борьбы с самой собой — с собственной человеческой сутью, чем с нечистью… В душе распустило ледяные щупальца рассудительное безразличие, и я прошла мимо бесов на кухню. Пустые сундучки стояли на подоконнике, а на столе лежала записка, придавленная парой колец. Аккуратным внятным почерком и безо всяких акцентов Жорик излагал суть того, что создал. «Выгребная яма» в простонародье. Вон из мира живых да так, чтоб сдохли по дороге и уже никогда не вернулись обратно. И «прощай, Уля, ведьма клята, не угробь себя без моего присмотра, Христом-Богом прошу»…