Демоны брельского двора - Инна Мар

– Кто угодно, – фыркнула Далия, – я сидела у освещенного фонтана перед окнами дворца. Потом пришла королева со своей свитой. Среди них, кстати, была и сама Камилла. Нужно искать не среди тех, кто видел, а среди тех, кто знал, что между нами произошло в тот вечер. Быть может, это кто-то из ее окружения. А может, автор записки и не убийца, а какой-нибудь доброжелатель, который узнал мой почерк и решил избавиться от меня, обвинив в убийстве – подкинуть записку в комнату альды несложно… Еще совершенно непонятно, как и для чего она взяла мой плащ. То есть насчет как еще более-менее ясно, она могла подкупить мою горничную, либо кого-то из служанок, которые приходят сюда убирать, но для чего…

– Пока что все выглядит так, что она решила покончила с собой, попутно обвинив вас в ее убийстве – она нашла записку, дописала туда пару строк, выкрала плащ и пошла выбросилась с балкона. Вероятно, она хотела произвести впечатление, что сдернула этот плащ с ваших плеч.

– Но вы же понимаете, что это полная ерунда.

– Понимаю, конечно, – вздохнул Амато, – но других версий у меня нет.

– Судя по фокусам с записками, ее убил тот же человек, что и Иву, Нелу и Виотти: то есть Данет – сам или по приказу Фейне. Однако совершенно не неясно, по какой причине. Второй вопрос – связаны ли эти убийства с убийствами друзей принца и покушением на него самого.

– Ход с записками слишком хитроумен для головореза, кто-то его направляет. Возможно, и не Фейне, а кто-то, его перекупивший, такое случается сплошь и рядом. Тут попахивает полноценным заговором, и не исключено, что он направлен против самого Фейне. Кроме того, Данет не может являться во дворец, когда ему вздумается, и беспрепятственно по нему разгуливать. Его кто-то тайно впускает.

– Возможно, он сам и не приходит, действует через подкупленных гвардейцев или прислугу.

– В общем, никакой ясности, кроме того, что у него есть сообщники в Торене.

Воцарившееся удрученное молчание прервал громкий стук в дверь. Сельма привела в салон лейтенанта Шевеля, распространявшего тонкий стойкий аромат красного рамальского.

– Мое почтение, танна. Командор сказал, что вы скоро отбываете в провинцию, и вам понадобится эскорт. В городе все еще неспокойно, да и на дорогах пошаливают. Мы сами-то не можем отлучиться, но у меня есть один старый знакомый, он все устроит. Скажите день и час, и он встретит вас у ворот с дюжиной надежных людей.

– Честных и храбрых, – усмехнулась она, – благодарю вас, лейтенант, в этом нет нужды, я никуда не уезжаю. Поблагодарите командора за его заботу.

Лейтенант никак не мог смириться с услышанным. Он уверял ее, что никакой ошибки быть не может, командор в предельно ясных выражениях, повторить которые, однако, в присутствии прекрасной дамы он не берется, сообщил ему, что танну Эртега сразила черная меланхолия, и она испытывает настоятельную потребность побыть в уединении на лоне природы, хотя ему, лейтенанту Шевелю, подобный путь кажется чрезмерно длительным и бесперспективным, и было бы куда действеннее пропустить стаканчик-другой чего-нибудь покрепче, что он и советует сделать ей безотлагательно.

– Спасибо за совет, но с недавнего времени я пью, только когда мне весело, – рассмеялась Далия.

Смысл ответа лейтенанта заключался в том, что она совершенно неверным образом толкует причинно-следственную связь в этой сфере, но при ее красоте это простительно. Завязался научно-философский диспут. Через полчаса им все же удалось его выпроводить.

– Меченый настроен весьма решительно, – обеспокоенно заметил Амато, – Я сомневаюсь, что он ничего не предпримет, когда поймет, что вы не выполнили его условие.

– Он никому ничего не расскажет, – упрямо повторила она.

Однако спустя два дня к ней явился помощник Сиверры в сопровождении грустного Шевеля и полдюжины гвардейцев и торжественно возвестил, что она арестована.

27

Камеру, находившуюся прямо под пыточной, в Пратте прозвали «чистилищем». Соседство это было не случайным: близость к средоточию боли и ужаса, беспрестанно исходившие оттуда вопли и стоны самым благоприятным образом влияли на умонастроение узников и эффективность допроса. Сама камера была шириной в четыре шага, длиной в пять, и не имела окна. Туда помещали тех преступников, от которых требовалось быстро получить признание в содеянном без применения пыток. Обычно это были люди достаточно высокого положения. Именно сюда и поместили танну Далию Эртега, альду Ладино.

Обычно процесс получения признания происходил следующим образом: строптивца запирали в этой камере без света, в компании клопов, крыс и ведра для испражнений, которое за все время «процедуры» ни разу не выносили. Кормили раз в день, отвратительной похлебкой и тухлой водой. Иногда из всех городских тюрем свозили разное отребье и по очереди начинали пытать, не давая узнику покоя и сна. На три-четыре дня о нем забывали, не водя ни на какие допросы, дабы создать у несчастного убеждение, что его решили заживо сгноить тут безо всякого суда (а такие истории тоже случались, чего греха таить). После извлечения из чистилища все подопечные начинали каяться, как на исповеди.

Арсен Сиверра знал, что его новая подопечная вовсе не была нежным оранжерейным цветком, каковым иногда пыталась казаться (исключительно ради собственного развлечения, как он понял), и сама ее принадлежность к роду Эртега вызывала в нем определенное беспокойство. Представители этой семейки славились крайним упрямством – взять хотя бы тетушку его новой подопечной, танну Киреннию Эртега, воспоминание о которой было еще свежо в памяти Арсена. Почтенная дама провисела на дыбе несколько часов, больше, чем бы выдержал любой мужчина, но все, чего от нее удалось добиться – это града яростных проклятий, которыми она осыпала палачей и дознавателей.

Предчувствия его не обманули. Первые пару дней узница буйствовала: швырялась миской с похлебкой, нападала на стражников, в ярости часами колотила ведром по стенам и двери; изрыгала проклятия, которым позавидовали бы все наемники Меченого и даже он сам, грозила всем причастным к ее аресту и содержанию в темнице неминуемой карой со стороны короля, принца и командора Рохаса. Убедившись, что ее угрозы не производят должного воздействия, она перешла на обещания наслать на недругов страшное проклятие, лишающее мужской силы. В подтверждение серьезности своих намерений она что-то пела, или точнее сказать, завывала по-севардски, от чего даже у самых опытных стражников, немало повидавших на своем веку, дыбом вставали волосы и стыла в жилах в кровь. К концу второго дня Сиверре пришлось пригрозить ей Орденом Спасения Души, которому он передаст ее как колдунью. Орден был уже, конечно, не