Сын Красного корсара - Эмилио Сальгари

Один барказ сразу же загорелся и пылал как кусок сухого дерева; огонь дошел до порохового склада; с ужасающим грохотом взорвался порох, высоко подняв верхнюю палубу, развалив корму и отправив в воду левый и правый борта.

Зато второй барказ мужественно противостоял атаке, яростно отстреливаясь из двух своих орудий, единственных имевшихся на борту.

Сопротивление продолжалось всего несколько минут, потому что на помощь флибустьерам поспешили оба их корабля, открывших адский огонь по двум несчастным суденышкам.

Пылавший барказ пошел на дно, другой был взят на абордаж и быстро прекратил сопротивление.

Однако в сражении получили тяжелые ранения двадцать два флибустьера, и среди них — Тасли, который был задет отравленной пулей и умер несколько дней спустя.

Флибустьеры, озлобленные столь тяжелыми потерями, а также обнаружившие огромную кучу веревок, предназначенных для виселиц, не оставили в живых ни одного человека из находившихся на втором барказе, несмотря на протесты графа ди Вентимилья.

Гордые такими успехами, флибустьеры в тот же день взяли курс на Тарогу. Оттуда они собирались заняться освобождением по меньшей мере пяти своих пленников, томившихся в панамских тюрьмах.

Сначала они намеревались нагло приблизиться к богатому городу и попытаться взять его штурмом. Однако, узнав о том, что сильная эскадра покинула перуанские порты с намерением раз и навсегда покончить с корсарами, решились отправить гонца в Панаму и потребовать от председателя Королевского суда быстрой выдачи пятерых пленников и дочери Красного корсара, угрожая в случае отказа убивать за каждого пленника четверых испанцев, попавших в руки корсаров.

Председатель суда послал к флибустьерам чиновника, устно передавшего сожаление судьи, что он ничего не может поделать, но в то же время обратился к епископу Панамы, пытаясь узнать, позволено ли ему вступиться по меньшей мере за французов, всегда остававшихся в католической вере.

Епископ ответил, что отказ председателя обусловлен ни чем иным, кроме как повиновением приказам старших начальников, каковые запрещают подобного рода действия. Одновременно епископ сообщил, что четверо английских пленников уже обратились в истинную веру и решились остаться у испанцев.

Подобные ответы, как легко можно понять, были недостаточны, чтобы убедить страшных корсаров.

На следующем совете было решено послать в Панаму еще одного пленника, чтобы он объяснил председателю суда, хотя бы устно, что флибустьеры как никогда твердо решили убить триста захваченных ими испанцев; в числе прочего это будет месть и за отравленные пули, применявшиеся аркебузирами фрегата и ставшие причиной смерти Тасли и еще двадцати двух раненых.

Чтобы произвести более сильное впечатление, флибустьеры обезглавили двадцать выбранных по жребию пленников и послали их головы в Панаму.

Такая жестокость побудила председателя суда немедленно выпустить на свободу пленников и выплатить десять тысяч пиастров. Однако дочь Красного корсара к ним не присоединили.

Ее отсутствие вызвало ужасный взрыв неподдельного гнева, потому что флибустьеры больше всего хотели заполучить девушку, ибо они признавали графа ди Вентимилья своим настоящим вождем. И на какое-то время они были даже готовы умертвить мучительной смертью всех пленников, включая маркиза де Монтелимара…

— Пошлите голову бывшего губернатора Маракайбо председателю Королевского суда Панамы, — в один голос сказали Гронье и Равено де Люсан, ожесточившиеся больше всех. — Дадим жестокий урок людям, использующим против нас отравленные пули, что противоречит правилам войны.

— Нет, — сдержанно ответил граф. — Предлагаю вам действовать самостоятельно. Я же решил отправиться в Панаму, на поиски сестры. Если вы будете мне нужны, не сомневаюсь, что поспешите мне на помощь. Оставьте в моем распоряжении барказ, чтобы я мог добраться до берега, и шлюпку, чтобы проникнуть в порт. Голова маркиза де Монтелимар будет гарантией моей жизни.

Сумерки быстро опускались на Тихий океан, на небе появлялись тысячи звезд, блестевших яркими огоньками на абсолютно ясном небе.

По воде медленными гребками весел продвигалась в глубину обширного, уже погружающегося в темноту панамского порта шлюпка.

В ней находилось четверо человек: граф ди Вентимилья, сидевший у руля, Мендоса, дон Эрколе и гасконец, орудовавшие веслами.

Шлюпка, легкая подобно современной гичке[67], мягко скользила по черной воде, оставляя время от времени за кормой фосфоресцирующий след. Она уже обогнула незамеченной крайнюю западную точку и бесшумно шла среди крупных испанских галеонов, пришедших из Мексики и Перу, среди тонких и тщедушных каравелл, стоявших на якорях вдоль высокого мола и готовых по приказу вице-короля поднять паруса, когда Мендоса, сидевший на передней паре весел, сказал вполголоса:

— Стоп!

Граф ди Вентимилья привстал.

— Что такое? — спросил он.

— За нами следует каравелла и пытается обойти нас.

— Уйдем за галеоны.

— Это я и хотел вам предложить, сеньор граф.

— Потабаньте.

— Предпочел бы работать шпагой, а не веслом, — буркнул гасконец, у которого никогда не наблюдалось излишней любви к гребле.

Шлюпка быстро скользнула между больших галеонов, изящно пританцовывавших на своих якорях, и пристала к берегу как раз на закате солнца.

И как раз в этот момент большая тень пересекла бухту: это была одна из каравелл, которым поручено было наблюдение за входом в порт.

Видимо, она сопровождала шлюпку, потеряла ее, а теперь разыскивала. Однако между крупными судами каравелла пройти не могла и теперь искала обход.

— Слишком поздно, дорогие мои, — пробормотал граф. — Когда вы сюда прибудете, то не найдете больше ничего, кроме пустой шлюпки.

Повернув румпель[68], граф направил шлюпку к молу, а три авантюриста тихо отложили весла.

— Быстрее, — приказал граф. — С каравеллы спустили шлюпку. Возможно, мы встретим этих людей на берегу.

Гасконец пропустил сеньора ди Вентимилья, потом выпрыгнул на мол, баск и молчаливый фламандец — за ним.

— Шевелите ногами, — сказал граф. — Если нас здесь схватят, мы заплатим жизнью.

— А куда бежать? — спросил гасконец.

— Пропустите меня, — сказал Мендоса. — Я достаточно хорошо знаю город и приведу вас, если только черт не всунет свой хвост, в одну таверну, где мы упились очаровательным порто, — жаль всего один раз.

— Можно сказать, что вы, приятель, знаете все таверны известной и неизвестной Америки, — сказал гасконец. — Вы и в самом деле замечательный человек!..