Мама, я демона люблю! - Даха Тараторина

Нет!

Женщины плачут. Не ведьмы! Ведьмы не сдаются! Они, покачиваясь, цепляясь за шкаф, поднимаются. Накидывают тяжёлую кожаную куртку, как броню.

Паршивый, самовлюблённый, эгоистичный позёр! Я вызвала тебя только за тем, чтобы ты сделал меня ведьмой! Не обещала заключить пожизненную сделку и уж точно не собиралась рисковать жизнью из-за мерзкого демонского отродья!

Но собираюсь сделать именно это, верно?

Ты выполнил свою часть сделки, фамильяр. Дальше я решаю сама. В конце концов, ты действительно научил меня думать как ведьма.

И я скажу тебе в лицо, прямо в твою поганую улыбочку, как презираю!

Я спустилась по ступеням твёрдо, без страха, не показывая ни слёз, ни злости. Только каблучки остроносых ботиночек на шнуровке впивались в дерево с такой силой, словно пытались проткнуть чей-то лоб.

Мама ждала внизу. Пожалуй, даже поджидала. Удивилась ли она тому, что милая дочурка, нежный цветочек, влюблённый в модные наряды, натянула старые рабочие штаны и удобную рубашку? Ничуть. Она лишь молча пододвинула кружку, остро пахнущую травами и алкоголем, и кивнула на стул рядом с собой.

— Он ушёл, — голос звучал хрипло, тяжело. Точно я рыдала всю ночь, а не уронила две слезинки только что.

— Я знаю, — глухо ответила она. — Тридцать три дня истекают сегодня.

Она считала. Конечно, она тоже считала.

— Сегодня вечером. Договор ещё действует. Он не имел права уйти, пока не наступит ночь!

Глиняная кружка ткнулась в ладонь. Я качнула головой, а потом подхватила её за ручку и осушила одним глотком, чтобы немедленно закашляться.

— Полегчает, скоро полегчает, — она твёрдо похлопала по спине. — Сразу всегда тяжело. Потом привыкаешь.

Я уронила голову на грудь:

— Не привыкаешь. Никогда. К такому невозможно привыкнуть.

Мама обняла меня. В волосах запуталась тяжелая капля.

— Я знаю. Но когда-нибудь это случится. Ты сильная. Ты самая сильная из всех, кого я знаю. И я с тобой. Мы справимся с этим вместе. И мы вместе будем благодарны Року.

Кружка покатилась, задетая локтем. Вениамин вскочил на стол, заинтересованно поддел её лапой, направил в другой угол, куда торопливо заползал любопытный фолиант.

— Благодарны?

— Забудь, Триста. Просто забудь, отпусти. Не сейчас…

— За что мы ему благодарны? Он обманул меня, бросил, ушёл. Он обещал, что мы станем сражаться плечом к плечу. За что ты ему благодарна, мама? За что его должна благодарить я?

Мама отобрала посуду у заигравшихся кота и демонической книги, чтобы не расколотили. Налила до краёв из пузатой бутылки, обмотанной бечевой. Медленно, не морщась, выпила всё.

— Каждый имеет право на любовь, Триста. На любовь и на выбор. И он свой сделал. Не осуждай.

— Не стану осуждать. Просто обломаю ему рога и всё, — кажется, настойка крепче, чем ожидалось.

— Мурк? — уточнил Вениамин.

Книга в ответ очень по-котовьи зашипела. Кажется, оба зверька не слишком поддерживали идею.

Кот ткнулся в ладонь, тяжело прыгнул на колени, мешая встать.

Мама улыбнулась. Печально, криво.

— Боюсь, это тебе уже не удастся. Триста, я не слишком-то умею ладить с людьми. С мужчинами. Я не ты. Никогда не хотела замуж, не мечтала стать матерью и не придумывала свадебное платье с тех самых пор, как узнала, что это вообще такое. Я не умею нежничать, давным-давно забыла, что такое влюблённость и совершенно точно не смогу доверять ни одному твоему ухажёру, переступившему наш порог. Но это не значит, что я не вижу любовь, когда она горит у меня под самым носом. Рок любит тебя. Больше всего на свете. Больше жизни. Уж точно больше собственной.

Вот дура! Кто, если не мама, в курсе всего, что творится в доме?

— Как давно ты знала? — я решительно сняла кота с колен. Плотнее запахнула кожаную куртку с чужого плеча.

— Триста, ты должна понять меня…

— Я понимаю. Как давно?

Она побарабанила пальцами по столу. Венька сразу же бросился проверять, откуда звук.

— Как давно, мама?

— С шабаша.

С того самого дня, как она впервые назвала его «сынок». И явки с повинной для этого точно не хватило бы.

Я выпрямила нетвёрдые ноги. Отодвинула стул, чтобы не упасть ненароком обратно.

— Что он сказал тогда?

Книга подползла ближе, прикусила зубастыми страницами кожу на запястье. Я коснулась её мизинцем, успокаивая.

— Сказал, что любит тебя, — хозяйка притиснула к животу кота, как главного защитника. Единственного любимого мужчину.

— Этого мало. Ты бы не поверила, — я подняла артефакт на руки.

— Тяжело жить недоверчивым старым тёткам, — кивнула мама. — Рок обещал, что не позволит тебе продлить договор. Сказал, что хочет уйти раньше, чем истечёт ваше время. Он надеялся найти в себе силы. Собирался сделать это ещё до шабаша, но что-то его остановило. Кто-то его остановил…

Рассвет! Рассвет на крепостной стене. Он прощался тогда, а я не поняла. Удержала его, не отпустила. А потом случился шабаш…

— Я сделала всё ещё хуже. Это я виновата…

Мама искренне расхохоталась, едва не выдавив бедному котику глаза:

— Ты виновата? В чём?! В том, что оказалась настолько доброй и наивной девчонкой, что перед тобой не устояло исчадье Мрачного Подземья? Это любовь, дорогая. Просто глупая любовь. Она всегда всё портит. А может и наоборот. Рок спас тебя. Избавил от выбора, не очернил лару…

Ох, мама! Он спас подопечную от чего-то куда более страшного. Сели рассказала достаточно. То, от чего защитил меня Рок, куда хуже. И теперь это страшное и жуткое ждёт его. Из-за меня.

— Поэтому ты вдруг подобрела к нему? Начала закармливать, звать сынком?

Она беспомощно развела руки:

— Виновата.

— И вы оба солгали мне? Сговорились тем утром. Скрыли всё. Сказали, что я взрослая умная женщина, которая вправе принимать решения. А сами всё выбрали за меня?!

Мы стукнули по столу одновременно: я со своей стороны, мама со своей. Кот и книга полетели на пол, обменявшись недовольными воплями при приземлении.

Мы схлестнулись взглядами. Две разгневанных женщины, каждая со своей правдой, готовая горой стоять за сделанный выбор.

— Я твоя мать, Триста! Я никогда не буду считать тебя взрослой и умной! Мне положено поступать по-умному за тебя!

— Что ж, — я заговорила тихо, спокойно. Наверное, когда-нибудь, если мне очень-очень повезёт, я тоже стану матерью. И точно так же закричу, что глупый маленький ребёнок не знает жизни так, как знаю её я. — Значит, на этот раз я поступлю по-глупому. Но сама.