Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

лошадей. Микола прикрыл ладонью глаза от солнечных лучей, всмотрелся. Поднял руку, давая знак казакам остановиться.

– Тю! – вдруг радостно выкрикнул он. – Так то ж наши кони! Поди, и черкесские среди них тоже. А я в горячке-то и забыл о них. Гнат, Григорий, – позвал сотник Раков. – Возьмите еще пару казаков попроворнее, из молодых, да гоните коней в станицу. – И, моргнув сидевшему рядом с отцом Акимке, добавил: – Акимка! Поможешь батьке?

Акимка, видимо, догадываясь, но до конца не разобрав, о чем говорил Билый, улыбнулся в ответ искренней детской улыбкой и мотнул головой.

Глава 30

Дорога домой

– Кургана охомутайте, и весь косяк за ним пойдет, – крикнул вслед удалявшимся в сторону табуна казакам Билый.

Курган, чья линия шла от чистокровных кабардинцев, был вожаком станичного табуна. Лошадь – животное стадное и не ходит поодиночке. Отношения в табуне строго регламентированы. В чем-то эти отношения схожи с обществом людей. Но главенство в табуне передается не по наследству – от вожака к вожаку, а путем сражений жеребцов. Стоит только ввести в табун нового жеребца, как начинаются бои за главенство. Кургана ввели в станичный табун года три тому назад. Сильного, крепкого молодого коня старый вожак, как и подобает, встретил в штыки. Но после нескольких серьезных стычек, одна из которой закончилась победой молодости и силы над опытом, старый вожак ретировался, зализывая несколько глубоких ран, оставленных зубами Кургана. С того самого момента главной работой Кургана стала защита табуна от опасности. Опасность в степи, где в основном выпасали станичный табун казаки, могут представлять как хищники и люди, так и жеребцы из других табунов, которые могут увести его кобыл из табуна. Курган четко привел отношения внутри табуна к иерархическому порядку. Собратья слушались его беспрекословно. А через год Курган, как истинный вожак, стал отцом всех жеребят в табуне, добавив кабардинской крови в своих потомков.

Проводив взглядом посланных за табуном казаков, Билый приподнялся в седле и, сколько хватало сил (рана все еще напоминала о себе приливами головокружения и хотя уже не острой, но ноющей болью), крикнул:

– Братцы, в станицу повертаемся, не гоже без песни. Давайте дедовскую. В аккурат подходящий случай.

Ехавший в первом ряду казак, черноволосый с усами-подковой на запорожский лад, сняв папаху, осенил себя двуперстным знамением, прошептал «Царю Небесный» и, вновь нахлобучив папаху на бритую голову, затянул мотив старинной запорожской песни. Первые слова разнеслись по походному строю, будто легкий ветер качал чакан в плавнях. Но с каждой новой строкой сила в голосе запевалы нарастала, поддерживаемая подпеванием остальных казаков.

їхав, їхав козак містом,

Під копитом камінь тріснув. Та раз, два.

Під копитом камінь тріснув. Та раз!

Під копитом камінь тріснув —

Соловейко в гаю свиснув. Та раз, два.

Соловейко в гаю свиснув. Та раз!

Соловейку, рідний брате,

Виклич мені дівча з хати. Та раз, два.

Виклич мені дівча з хати. Та раз!

И, дойдя уже до своей середины, песня грохнула, будто горный поток, сорвавшийся с высоты в пропасть. Голоса казаков эхом откатывались от оставшихся позади них скал:

Виклич мені дівча з хати —

Щось я маю розпитати… Та раз, два.

Щось я маю розпитати… Та раз

Щось я маю розпитати…

Чи не била вчора мати Та раз, два.

Чи не била вчора мати Та раз

Ой хоч била, хоч не била,

А зустрілась, полюбила Та раз, два.

А зустрілась, полюбила Та раз!

Радость и боль чувствовались в этой песне. Радость за то, что живыми возвращаются в родную станицу. Боль за погибших в бою станичников. Пели искренне, от души. Эти вольные дети степи и гор, суровые и порой безжалостные в боях, они умели лечить свои огрубевшие души доброй песней. Душа их становилась мягче от ее слов, и лица добрели.

Песня стихла так же внезапно, как и началась.

Казак, зачавший петь, пронзительно свистнул и громко залюлюкал. Дремавший на арбе пленный черкес вздрогнул, открыв глаза. Озираясь загнанным волком, посмотрел на своих конвоиров. Мысли, будто вспышки молний, проносились в его басурманской голове: «Куда везут? Что с ним будет дальше? Убьют или все же оставят жить?» Прошептал что-то по-своему, прикрыв глаза. Должно быть, молитву, и вновь погрузился в дремотное состояние. Его голова то и дело покачивалась, когда арба наезжала на очередной голыш.

Все ближе становились родные просторы, все резвее шли кони, почуяв дом. Сотня перешла мелкий брод, оставив по левую сторону казачий секрет. На мгновение из кустов ивняка показалась черная папаха и вновь скрылась в зарослях. То были казаки, несшие службу в секрете. Заметив в арбе пленного, не стали открывать своим появлением месторасположение секрета, лишь обозначили свое присутствие негромким криком выпи.

Билый, услышав крик, подал знак рукой. Мол, понял. Добре.

Вот и последняя скала, за которой открывается вид на башти – казачью смотровую вышку.

– Дошли, братцы! Слава богу! – сказал Микола. – Бачите, Иванко Колбаса никак на баштях.

Билый поднял руку вверх и тут же с легким стоном опустил. Резкая боль прорезала тело. Стиснув зубы, прижал ладонь здоровой руки к ране.

– Нужно знак дать, чтобы с далека с черкесами не попутали, – обратился Микола к Василю, сопровождавшему сотника всю дорогу, как тот сел снова в седло.

Василь недолго думая снял ружье и, подняв руку вверх, выстрелил. Облачко белого дыма поднялось вверх, ударив в нос запахом жженого пороха.

– Сробил, господин сотник. Вроде должны были заметить нас, – выпалил Василь, на радостях готовый пустить коня во всю прыть.

– Угомонись, кубарь! – одернул его Билый. – В характере казака есть три золотых качества, Василь. Это терпение, чувство меры и умение молчать. Иногда в жизни они помогают больше, чем ум, талант и красота.

Василь смущенно посмотрел на сотника. Тот хоть и был серьезен, но в глазах светились добрые огоньки. «Молод еще. Горяч. Но казак славный».

– Все, братцы, почитай дома, – громко сказал Микола, когда с вышки ответили таким же выстрелом в воздух.

– Вперед, – скомандовал Билый, махнув рукой. Снова боль прошла от раненой руки по телу ожигающей волной. Сжав зубы, Микола взял контроль над собой, иначе бы вновь провалился в незримую бездну.

Глава 31

Дома

Громкий, мелодичный свист пронесся над разнотравьем, обильно росшим на бескрайних просторах правого берега реки