Женщины Девятой улицы. Том 1 - Мэри Габриэль

На новом месте их ждал свирепый северо-восточный ветер[873]. «Сегодня утром я, открыв дверь на улицу, ни разу не коснулся ногами земли до тех пор, пока не ударился о стенку сарая в 450 метрах от дома, такой тут ветер», — писал Поллок другу[874]. Вдобавок три дня подряд шел сильный снег, а вокруг не было никого, с кем можно было бы пообщаться. «Я совершенно не понимала, что мы тут делаем. Мы отказались от квартиры в Нью-Йорке и сожгли за собой все мосты, — вспоминала потом Ли[875]. — У нас возникли проблемы даже с тем, чтобы попасть в свой новый дом. Он оказался с пола до потолка завален разным барахлом, оставленным прежними жильцами… Брезентовая куртка человека, который жил там, все еще висела на крючке на кухне. Словом, обстановка была далека от комфорта»[876]. И все же, несмотря на холод и, по сути, непригодное для жилья состояние дома, Ли чувствовала: они могут стать тут счастливыми. Гуляя по покрытому снегом песку вдоль залива, она чувствовала себя спокойной и одновременно воодушевленной[877]. Прожив в новом доме около двух недель, 29 ноября Ли написала Мерседес:

Таким образом, жизнь Ли совершила крен в сторону относительной стабильности. Это стало следствием ее выбора, сделанного ранее в том году. Элен де Кунинг летом и осенью того года тоже примет одно важное, но роковое решение. Однако оно ни в коей мере не приведет к растущему ощущению безопасности и надежности. Напротив, это решение на время лишит Элен ориентиров, как моряка, на лодке сорвавшегося в бурю с причала.

В драме Гете «Фауст» Гретхен отдает Фаусту свою любовь и жизнь. Она всецело ему предана, и это приводит ее к гибели. Элен тоже посвятила себя Биллу. Она считала де Кунинга гением и сочла за честь разделить с ним имя и быть причастной к его творчеству. Девушка гордилась, что может помогать великому мастеру, а иногда и вдохновлять его. Однако она не была готова пожертвовать ради него своей жизнью, ни физически, ни духовно. К лету 1945 г., после долгой зимы, проведенной в крайней нищете и сложных для них обоих творческих исканиях, Элен требовалась передышка. И вот однажды молодой физик по имени Билл Харди, друг Денби, пригласил Элен сплавать с ним на яхте в Провинстаун, чтобы отпраздновать окончание войны. Она была бы единственным членом экипажа[879]. Девушка не смогла отказаться от столь заманчивого предложения, подразумевавшего своеобразное романтическое приключение в знаменательный момент в истории человечества. Измученной ежедневной борьбой за выживание Элен просто необходимо было ощутить вкус другой жизни. Прогулка вдоль побережья на яхте Харди — вдвоем против сил природы — была для нее всего лишь билетом туда. Но Билл, узнав о ее планах, пришел в ярость, что неудивительно. По словам Эрнестины, сама мысль о том, что его жена отправится куда-то с другим мужчиной, особенно с этим мужчиной, оскорбляла его мужское достоинство[880]. У Харди была постоянная работа, а Билл сидел без гроша. Харди выходил в открытое море, а Билл боялся воды. Харди был молодым необузданным ирландцем, а Билл — угрюмым 40-летним голландцем, с проблемами, казалось, абсолютно во всех аспектах жизни. Гнев, который вызвала у Билла та поездка Элен, не ослабел до конца его жизни. Эрнестина впоследствии не раз говорила, что брак Билла и Элен, «по сути, закончился, когда Элен отправилась в Провинстаун на парусной лодке с другим мужчиной»[881].

Спустя годы Элен выражала по поводу этого своего поступка весьма редкую для нее эмоцию — сожаление. Та прогулка под парусом была совсем не такой, какой ее представлял себе Билл. И уж точно она не стоила тех огромных проблем и боли, к которым привела.

Впоследствии адюльтеры Элен с другими мужчинами ни для кого не будут тайной и станут неотъемлемой частью ее легенды. В конце концов они с Биллом перейдут на свободные отношения в стиле Челси, оставаясь «командой», но в сексуальном плане идя разными дорожками. О том периоде жизни Элен, когда они только поженились с Биллом, тоже рассказывали многочисленные истории, будто бы она прыгала в постель к разным мужчинам. Но, по словам Эдит Шлосс, ее подруга отнюдь не была неразборчивой. Эдит вспоминала: