Взгляд незнакомки - Шеннон Дрейк

Где он теперь? Кендалл рассеянно постукивала пером по столу. Интересно, возвращался ли он в залив? Интересовался ли ее делами? Последняя весточка от Эйми пришла в феврале, вскоре после того, как Кендалл уехала в Виксберг.

Было просто невозможно оставаться у Армстронгов после того, как Брент покинул ее в последний раз. Он увел «Гордость повстанца», и Кендалл стало ясно, что Брент никогда не вернется. Во всяком случае, к ней.

Вернуться в Чарлстон она не осмелилась — никогда, пока она способна дышать, не станет Кендалл доверять своему отчиму. Хотя она немного нервничала, зная, что Джон Мур служит под командованием адмирала Фэррагата на Миссисипи, все же у Кендалл, как, впрочем, и у многих других, была уверенность в том, что на западном фронте конфедераты не уступят своих позиций. Виксберг, окруженный с трех сторон горами, стоящий на реке, считался неприступной крепостью. В феврале, когда Кендалл поехала в госпиталь вместе с Дэвидом Армстронгом, никто не мог даже предположить, что именно Виксберг окажется в столь жестокой осаде.

Никто, естественно, на Юге. С самого начала войны конфедераты сражались с необыкновенным мужеством и доблестью. Но этого оказалось слишком мало, чтобы отразить натиск превосходящих сил янки, вооруженных современной тяжелой артиллерией.

Кендалл встала и потянулась, массируя занывшую от дневных трудов спину. Как она устала! Но как бы ни заставляла она себя работать, полного забвения не наступало — она все равно продолжала вспоминать Брента. Как ни странно, но эти воспоминания были вполне сносными — тяжелыми, но сносными, пока она могла ждать и верить, что настанет день, когда он вернется. Но это было только в те часы, когда она осмеливалась думать о нем и в мыслях строить планы совместной жизни с ним.

Однако эти мечты были мертвы, как былая красота Виксберга. Память не потускнела, но продолжала каждый день мучительно донимать Кендалл. Даже по прошествии столь долгого времени в часы тяжкого, не приносившего отдыха ночного сна, она явственно представляла себе лицо Брента. Можно только посмеяться над тем, что она видела в своих коротких снах. Улыбка кавалера скрашивала жесткие черты его лица, серые глаза загорались таким страстным огнем, что жгли, как лучи яркого южного солнца.

Кендалл вздрогнула и прикусила губу. Уж вспоминать, так вспоминать. Была бы она умнее, так припомнила бы, что характер у Брента был кусачим, что он мог быть высокомерным, надменным, холодным и оскорбительно поучающим. Это он оказался глупцом, готовым без всякого смысла рисковать собственной жизнью.

Ну почему нельзя, с горечью подумала Кендалл, убежать от любви? Помнится, Рыжая Лисица сказал ей, что это невозможно… И время доказало его правоту. Вождь потратил много слов и сил, чтобы убедить Кендалл не уезжать в Виксберг. Она действует, как ребенок, говорил Рыжая Лисица нетерпеливо. Так же в свое время говорил Брент. Макклейн вернется: он надеется найти Кендалл у Армстронгов.

Но она не могла поверить, что Брент захочет ее искать.

Скучала Кендалл и по Рыжей Лисице, который незаметно стал ее самым близким другом. Ей недоставало его рассудительных слов, самого его присутствия, спокойствия и стоической красоты духа.

Скучала она по нему и потому, что он был живой нитью, связывавшей ее с Брентом…

Но о Бренте надо забыть, похоронить себя в делах, довести до полного изнурения, чтобы ненужные воспоминания не лезли в голову.

И Кендалл трудилась от рассвета до заката. Осада заполнила госпиталь ранеными настолько, что иногда было трудно протиснуться между койками.

Генерал Конфедерации Джон Пембертон проявил чудеса отваги в отчаянных попытках сохранить город, но его противник — генерал Грант оказался весьма настойчив. Жители старого южного города, под стать командующему, были готовы стойко переносить все лишения и трудности.

Но тяжкие недели сменяли одна другую, и вместе с запасами продовольствия таяли мужество и отвага, уступая место тупому ожиданию. Люди начали есть лошадей, собак и кошек. В последнее время на ужин стали употреблять жареных крыс.

В дверь комнатки Кендалл постучались.

— Кто там? — отозвалась Кендалл, радуясь возможности отвлечься от мрачных размышлений.

— Вы мне нужны, Кендалл. Последний снаряд накрыл несколько человек, их только что доставили к нам.

— Иду, доктор Армстронг! — торопливо откликнулась Кендалл. Она поправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, машинально посмотрела на себя в осколок зеркала над простеньким рукомойником. Что-то в отражении привлекло ее внимание, она пристально взглянула на свое лицо и вздрогнула, увидев глубоко запавшие щеки.

Как ужасно она выглядит! Страшно исхудала, одни кости. Под глазами появились темно-синие крути. Только глаза остались прежними. Отведя взгляд, она быстрым движением заправила в пучок выбившуюся прядь и решительно вышла из комнаты. Умирающим солдатам нет никакого дела до ее красоты; ее долг ухаживать за ними, подавать пить, хоть как-то облегчать их нечеловеческие страдания.

Дэвид Армстронг был очень похож на своего брата — такой же сильный, благородный человек и неутомимый работник. Кендалл привязалась к нему так же, как к Эйми и Гарри. Дэвида она увидела в коридоре. Хирург, засучив рукава рубашки, мыл руки.

— Идите в операционную, Кендалл, у нас три ампутации.

Она заметно побледнела, но согласно кивнула головой, всей душой ненавидя эту часть своих обязанностей. Раненые кричали и сопротивлялись, плакали и молили о пощаде.

Но гангрена не оставляла людям шансов: там, где бессильной оказалась пуля, зараза грозила сиять свою жатву.

— У нас есть какое-нибудь обезболивающее? — В ответ доктор Армстронг посмотрел на Кендалл тяжелым взглядом:

— Нет.

Кендалл, снова кивнула, едва справившись с подкатившим к горлу чувством тошноты.

— Идемте, — кратко произнес Дэвид.

Кендалл пошла вслед за доктором.

Она была не в состоянии спасти ногу молодому солдату, но знала, что очень нужна доктору Армстронгу. Здоровые мужчины находились на передовой, обороняя город от неприятеля. Армия не могла позволить себе роскошь использовать их для работы в госпиталях. Кендалл хорошо изучила привычки доктора Армстронга, поняла суть его работы и содержала хирургические инструменты в идеальном порядке. Научилась Кендалл накладывать повязки на культи, говорить раненым слова утешения и ласково — прикасаться к их покрытым испариной лицам. Однако каждый раз, стоя в операционной, она боялась упасть в обморок от вида мучений, которым подвергает хирург и без того израненных людей.

Доктор Армстронг работал быстро, сноровисто и умело. Наконец последнего, третьего, раненого унесли в палату; его крики постепенно стихли под сводами коридора. Санитар унес то, что осталось от искалеченных ног, и Кендалл тупо уставилась ему вслед.

Хирург подошел к ней и обнял за плечи.

— Вы знаете, — проговорил он тихо, — что для меня самое тяжелое на войне? Слушать пение птиц. Продолжается эта кровавая вакханалия, а птицы видят только, что на смену весне пришло лето. И цветы… Они продолжают расти невзирая ни на что. Да что там… жизнь всегда будет продолжаться, Кендалл. Время сеять, и время собирать урожай.