Кукла-талисман - Генри Лайон Олди

Положив меч перед собой, он спустил кимоно с плеч, обнажился до пояса.

– Достопочтенный Киннай-сама! Делая выбор, реальный или мнимый, я опозорил вас и весь клан. Да, этого не видел никто, кроме духов моих уважаемых предков. И что с того? Вы выбрали спасение господина. Я же, грязное ничтожество, выбрал жену. Да, я кинулся спасать мою Масако, оставив князя в беде. Думаю, я поступил бы точно так же, случись все наяву. Повторись это тысячу раз, тысячу раз я бы предал господина ради спасения жены. Чем мне смыть этот позор? Только кровью!

Он обернул часть клинка плотной бумагой. Взялся за импровизированную рукоять, отвел меч для удара, сбираясь вонзить клинок себе в живот. Глубоко вздохнул: дыхание Ансэя было прерывистым, как если бы он плакал.

Я не мог двинуться с места. Странное оцепенение сошло на меня: могучие ладони легли на плечи, придавив к полу, незримые веревки обвили тело, захлестнули горло, не позволяя крикнуть. Душа ли Масако мешала случайному свидетелю превратиться в участника событий, дух ли Кинная протестовал против вмешательства чужого человека в дела семьи – не знаю, что послужило причиной моей преступной слабости.

– Иду к вам, предки мои! Зачтите смерть мою во искупление позора!

Свечение охватило алтарь. Я даже испугался пожара. Но нет, свет был холодным, синеватым. Сполохи перебрались в стенную нишу, заплясали на статуэтках божеств. Ансэй замер – похоже, мое оцепенение передалось ему. Острие меча дрожало, едва касаясь кожи, не в силах продвинуться ни на палец.

Женщина, одетая в мужской костюм для верховой езды, вышла из колеблющихся языков огня. Лицо Масако сияло ярче, чем алтарное свечение: то было мертвенным, лицо же я назвал бы живым, даже зная, что Масако давным-давно мертва. Медленно, не касаясь ногами пола, женщина подплыла к праправнуку. Не обращая внимания на меч, качнулась вперед, наклонилась – и поцеловала Ансэя в лоб, мокрый от пота.

Иной, кроваво-красный свет заструился с клинка.

Бок о бок с Масако соткался самурай с длинным мечом за поясом. Это был тот меч, которым доблестный Киннай бился с разбойниками; второй его меч находился в руках потомка, служа Киннаю жилищем и тюрьмой. Не говоря ни слова, самурай забрал оружие у праправнука, действуя так, словно и не предполагал возможности сопротивления.

По-прежнему в молчании, женщина и мужчина вернулись к алтарю. Меч погрузился в ножны, Киннай возвратил его на подставку. После паузы, показавшейся мне вечностью, он перенес на подставку и нож Масако, разместив его строго под мечом. Так обычно лежат большой и малый мечи, друг под другом. Другое дело, что ножу не хватало длины, и Киннай, улыбнувшись, просто положил его на основание подставки.

Не знаю, действительно ли я видел воинов в доспехах: ряды их встали по обе стороны алтаря, уходя в мерцающий туман. Допускаю, что воинов родило мое разыгравшееся воображение. Но бога у стенной ниши я видел вне всяких сомнений. Маленький, узкоплечий, обутый в соломенные сандалии, с головой, повязанной красным платком, беззащитный, если судить по внешности, Дзидзо смеялся. Справедливый судья, заступник грешников после смерти, он глядел на чету призраков так, будто видел двух детей, нуждавшихся в защите. Лицо бога выражало совершенное, не омраченное даже тенью беспокойства счастье – думаю, ничего подобного я не увижу до самой смерти.

«Дед умер, – почудился мне тихий голос, – отец умер, сын умер, внук умер…»

Благопожелание. Естественный ход жизни.

Я упустил момент, когда они ушли: Масако и Киннай. А может быть, они остались, просто я их больше не видел. У меня нет доказательств ни того, ни другого. А что значит работа дознавателя без доказательств?

Ветер в ладонях.

– С вами все в порядке, Ансэй-сан? – спросил я. – Надеюсь, вы не порезались?

Зря это я. Услышав голос за спиной, молодой господин завопил так, будто я воткнул ему нож в поясницу. Миг, и в зале было не продохнуть от взбудораженного народу. Шум, гам, вопли, топот ног – шторм на море, не иначе.

Предки вели себя гораздо пристойней.

Солнце трепетало на гребне горы.

Волшебная птица хо-о, солнце вот-вот грозило упасть вниз, золотя последними лучами крышу храма. Так уже было, когда я пообещал настоятелю Иссэну привезти имя меча; так повторилось снова.

– Вы отлично справились, – старик предложил мне чай. – Я не справился бы лучше. Мои поздравления, Рэйден-сан. Кстати, вы уже подали доклад господину Сэки?

– В некотором смысле, – туманно откликнулся я.

Чашка обжигала пальцы.

– Что это значит? – смеясь, удивился монах. – Подали, но не вполне?

Я пожал плечами. Я не знал, как объяснить настоятелю историю с докладом. Когда я заявился в управу, господин Сэки отсутствовал. Я прождал его до вечера и ушел, не дождавшись. Назавтра утром я застал старшего дознавателя на месте, довольного жизнью настолько, насколько вообще бывает доволен Сэки Осаму.

«Вчера я был в департаменте тайного надзора, – сообщил он мне. – Перед этим ко мне прибыл гонец с просьбой от князя. Эти встречи, они так утомляют…»

«С просьбой? – изумился я. – От князя?!»

«Я правительственный чиновник, – объяснил господин Сэки. – Как, кстати, и вы. Особый чиновник, если это вам неизвестно. Я не являюсь личным вассалом князя, формально Сакамото не имеет права мне приказывать. Но княжеские просьбы – особая статья, от приказа они мало чем отличаются. Хотите знать, чего хотел князь?»

Я навострил уши.

«От меня требовалось закрыть глаза на происходящее в усадьбе Цугавы. Ничего не было, прошлое клана надежно похоронено в тумане лет. Зачем ворошить былое? Не выслушав вас, Рэйден-сан, я колебался: пойти навстречу желаниям Сакамото или придерживаться служебных обязанностей? Но в департаменте мне повторили слова князя, только уже в виде прямого приказа. Ничего не было, фуккацу не произошло, все остается как раньше. Если какой-то доклад и ляжет в архив службы, он должен быть максимально безвредным. Таким, что можно скормить младенцу – и того не пронесет от грубой пищи. Вы меня понимаете?»

О да, я понял. Составленный мной доклад самым подробным образом повествовал о временном помрачении, постигшем сына господина Цугавы, и благополучном излечении Хасимото Ансэя от душевной болезни. Прочитав его, Сэки Осаму похвалил меня, заметив, что если бы где-нибудь проводились состязания лжецов, у меня были бы все шансы на победу.

Лишь святому Иссэну я поведал правду, от начала до конца.

– Если вам захочется открыть эту историю миру, – предупредил я старика, – напишите пьесу. На худой конец, страшную историю для сборника новелл. Кто поверит сочинителю? Всем известно, что они видят луну в колодце, а дракона в чашке с чаем.

Монах засмеялся:

– Страшную историю? Рэйден-сан, вам известна такая игра, как «Сто страшных историй»? Игроки собираются в полночь, зажигают сотню фонарей, обернутых синей бумагой, и рассказывают по очереди про всякие ужасы. После каждого рассказа один фонарь гасится. И так до наступления полной темноты. Говорят, в этот момент комната наполнялась ду́хами, а то и являлось чудовище.