Похороны ведьмы - Артур Баневич

Дебрен вышел на середину лужайки, и хоть там здорово дуло, но место было окружено более низкими деревьями и как бы немного возвышалось над остальной частью склона. А это давало возможность видеть довольно далеко.

И действительно, в просветах между заснеженными верхушками деревьев ему впервые удалось разглядеть вершину Чернухи. Не покрывающий ее лес, а несколько проглядывающих между соснами каменных зубцов, за которыми было уже только небо. Скалы казались очень близкими, но Дебрену доводилось бывать в горах, и он знал, сколь обманчивы такие ощущения.

Зато явно близко был поворот дороги, видимый на востоке. Хоть дорогу отделяли от Дебрена полоса леса и, кажется, какой-то холм, тем не менее было ясно, что проходит она неподалеку. В противном случае он не заметил бы того, что отличало дорогу от остального усеянного горбами, валунами и растениями склона. Не разглядел бы следы полозьев.

Он чуть не улыбнулся. Становилось все темнее, а он, хоть тер себя где только мог, начинал терять ощущения там, где мужчинам терять их противопоказано. Дорога означала спасение. Он готов был помчаться к ней во всю прыть. Но вместо этого застыл на месте.

На краю лужайки, между ним и поворотом дороги, лежал человек.

Дебрен именно так и подумал: человек. Во всех других он с первого взгляда видел труп. До него не сразу дошло, что это нечто большее, чем предчувствие. Ведь в неподвижной, облепленной снегом фигуре не было ничего такого, что могло бы…

Было.

Никто из свалившихся с неба не был покрыт снегом. Снег был под ними, рядом с ними, да, но не на них. Все они погибли одновременно, практически в одном месте, если измерять расстояние скоростью движения снегоносных туч. По непонятным причинам только этот один был покрыт сверху белым пухом.

Уже на ходу Дебрен заметил длинную борозду в снегу. Слишком узкую для ползущего человека. Слишком ровную. Может, какая-то складка? Длинная полоса, образованная ветром? Но тогда почему это нечто белое лежит как раз там, где заканчивается борозда?

Подойдя ближе, Дебрен увидел следы ног. Он уже видел их раньше, но тогда они казались ему чем угодно, только не следами человека. Вероятно, потому, что тот человек больше полз, чем шел, падал, хромал, переворачивался и снова вставал. Кроме следов босых ступней, колен и ладоней, он оставлял после себя еще и немного крови. Совсем немного. По нескольку капель. В основном там, где касался снега левым коленом.

Дебрен оглянулся. Он не мог поверить. После того, как увидел разрезанного пополам веретенного. Тот, кто рухнул всего в ста с небольшим шагах дальше, не должен был выжить. Правда, вывалившиеся из веретена пассажиры ничем не отличались от снарядов, запущенных катапультой, которые чем дальше падают, тем слабее бьют по преграде. Первый из найденных упал ближе всех к Жбикову, откуда прилетел, но отнюдь не грохнулся о землю с максимальным запасом скорости. Впрочем, влияние пробоя оболочки "кишки" на дальнейший полет человеческого тела до сих пор никто не исследовал, да и зачем бы. Тут слишком много магии, чтобы сравнивать летящего человека со снарядом, запущенным катапультой. "Кишка" – не осадная машина, а насыщенный паракатом человек – не каменный шар. Однако веретенный, черт побери, был профессионалом. Знал, как действует паракат, и, что самое главное, получал его даром, как и весь летный персонал. И тем не менее позволил рассечь себя сосне толщиной в стопу. Вдоль.

Каким чудом выжил тот, что лежал здесь?

По сути дела, с точки зрения фирмы, это было не столь уж важно. Выжил, ну и хорошо, чудеса случаются, хоть и редко. Дебрен свернул на полпути и потрусил вдоль окропленной кровью бороздки. Не потому, что того требовали интересы Телепортганзы. В этом было немного любопытства. А прежде всего – из отвращения.

Ему было неприятно то, что надо будет сделать.

Отошел он недалеко. Борозда вопреки его предположениями вела не из леса. Спотыкающийся, окровавленный человек вышел на лужайку из самого центра огромного, длиной в тридцать стоп, стога сена. Вернее, того, что несколько лет назад было сеном, наваленным для просушки на помост из шестов и веток. Со временем треугольная, похожая на крышу конструкция осела, а в последнюю осень напиталась водой, замерзшей, когда ударили морозы. Холодные ветры дополнили все толстой подушкой наметенного снега. То, что получилось – мешанина затвердевших трав, прелой листвы и снега, – было достаточно мягким, чтобы не сломать хрупкие предметы, которые кидали в стог, и в то же время твердым, крепким и обильным, чтобы затормозить даже очень тяжелое и сильно разогнавшееся тело. Например – тело человека.

Если, ясное дело, он мчался почти строго вдоль длинной оси стога и почти строго горизонтально. Ну и попал во что-то столь небольшое, как торцевая стенка этой прогнившей кучи компоста.

Ну что ж, слово "чудо" здесь было вполне уместно.

Дебрен повернулся и осмотрел первую замеченную борозду. Как он и подозревал, ее проделал в снегу не ползущий человек. У борозды была ширина человеческого тела, лежащего навзничь, которое тянули за руки. При внимательном изучении можно было обнаружить следы ног того, кто тянул. Он, видимо, старался изо всех сил, потому что груз был значительный. Вероятно, поэтому снег облепил тело со всех сторон. Бессмысленность своих потуг босоногий понял лишь после того, как прошел почти двести шагов.

Дебрен наклонился над облепленным снегом трупом молодого мужчины, понюхал для пробы и, дуя себе на руки, решил, что двести шагов – в таких условиях действительно много.

Останки принадлежали рыцарю, очень консервативному и не слишком умному, поскольку он путешествовал в полных доспехах, с той разницей, что на голове вместо шлема был кольчужный капюшон. То, что он носил под листами металла, в основном выгорело, но сами доспехи сохранились на удивление хорошо. Только немного погнулись – впрочем, не больше, чем после не очень напряженного боя.

Рыцарь был мертв. Однако произошло это не совсем так, как с найденными раньше людьми. Вот откуда взялись эти двести шагов. Возможно даже, когда его тащили…

Нет. Жив он быть не мог. Там, где начиналась борозда, почти не было крови, зато углубление в снегу доходило до твердой, как камень, земли. А снега было почти что ничего. Никто не мог выжить, ударившись о такую твердь. Босоногий из стога только напрасно терял время.

Дебрен позволить себе этого не мог. Три клепсидры? Он был глупцом, оценивая запас своих сил на такую вечность. Возможно, он выдержал бы столько на морозе и на ветру, если б все время разогревался бегом. Но уже сейчас он с трудом заставлял себя поддерживать тяжелую медленную трусцу. Мышцы были неподатливыми, остывшими и болели при каждом движении, а перемерзшим легким не хватало дыхания. Он начинал умирать.

Это помогало. Может, даже больше, чем надежда.

Он присыпал лицо мертвого рыцаря несколькими горстями снега. К счастью, человек из стога уже раньше прикрыл ему веки, и Дебрену не пришлось смотреть в остекленевшие, полные молчаливого укора глаза.

На полянке валялись поломанные ветки и камни, но он потерял несколько бусинок и потратил много сил на то, чтобы обыскать окружающие заросли и найти действительно крупный камень. При этом он отчетливо понимал, что не сможет ударить больше, чем один раз.