Севастопольский вальс - Александр Харников

Мы с Максимовым переглянулись. Я припрятал у него в рундуке бутылку хереса, которую подарил мне Хулиович – трофей одной из вылазок его ребят.

– Павел Степанович, – сказал Федор, – отметить сегодняшний успех я не против, только лучше это сделать после того, как мы пришвартуемся к причалу в Севастополе. Тем более что мы уже у входа в бухту…

16 сентября (28) сентября 1854 года. Россия. Камышовая бухта Капитан Французской Императорской армии Шарль Александр Фэ, адъютант дивизионного генерала Наполеона Жозефа Шарля Поля Бонапарта

Закончилась, наконец, эта кошмарная ночь, и наступило не менее кошмарное утро. Еще взрывались в лагере зарядные ящики, коптили черным дымом обломки выбросившихся на берег бухты кораблей. Одуревшие от грохота и пламени солдаты тупо бродили по лагерю, пытаясь найти то место, где совсем недавно находились их палатки и хранились личные вещи. Только трудно было что-либо найти – словно страшной силы ураган прошелся по месту, где совсем недавно аккуратными и ровными рядами стояли палатки и коновязи.

Офицеры с большим трудом собирали своих солдат. Многие из них уже никогда не встанут в строй – часть убиты, часть – искалечены. Некоторые сошли с ума и, сидя в лужах крови, дико хохотали, тыкая пальцами в мертвое тело товарища.

Не меньшие потери от ночной атаки русских понес и императорский флот. Особенно сильно пострадали транспортные суда. Те из них, которые остались на плаву, были сильно повреждены. Вряд ли им теперь удастся пересечь Черное море и добраться до спасительных турецких портов. Некоторые боевые корабли могли двигаться самостоятельно, но команды их были полностью деморализованы, и матросы с тревогой смотрели в небо, ожидая нового прилета русского чудовища, которое обрушивает на них с небес огонь и смерть. Что это было, не знал никто, но два дня назад англичане увидели нечто похожее на гигантскую стрекозу, кружившуюся над Севастополем. По лагерю поползли слухи, что русские пригнали какое-то неизвестное и смертоносное оружие.

Порой то у одного, то у другого моряка сдавали нервы – ему мерещилась в небесах тень летящего «всадника Апокалипсиса», и он поднимал тревогу. На палубах начиналась суета, кто-то мчался в трюм, словно ища там спасения от смерти, кто-то начинал палить в воздух, кто-то от безысходности бросался за борт. С такими экипажами идти в бой против русской эскадры было бы настоящим самоубийством. Поэтому никто и не помышлял о сражении.

Бравурные сентенции о скором штурме Севастополя, еще совсем недавно произносимые нашими доблестными генералами, вспоминались сегодня как издевка. Да какой там штурм! Сейчас суметь бы отбиться от русских, которые наблюдают в бинокли и подзорные трубы за тем, что происходит в нашем лагере и, наверное, от души веселятся. Больше всего тем, кому посчастливилось уцелеть, хотелось вернуться домой, в Париж, Тулон, Орлеан, Марсель, и постараться забыть тот ужас, которому они стали свидетелями.

Вместе с другими адъютантами я стоял у палатки, в которой проходил военный совет с участием моего командира, дивизионного генерала Наполеона Жозефа Шарля Поля Бонапарта, кузена нашего императора, известного своей храбростью при Альме, а также прозвищем «принц Плон-Плон». Всего несколько дней назад я был адъютантом у нашего всеми любимого генерала Боске. В тот фатальный день ему доставили весть, что русские каким-то образом убили двух наших офицеров – как звали первого, не помню, но вторым был полковник Жан-Пьер Вико. До сих пор помню, как мой генерал в сердцах сказал:

– Говорил же я этим идиотам – не надо начинать охоту на русских офицеров. Капитан, поехали, посмотрим.

Полковник Вико был еще жив, но, судя по его ране, надежд на его выздоровление не было. Мой генерал, нагнувшись над ним, сказал:

– Не жилец. Господа офицеры, откуда велась стрельба?

Старина Боске рассвирепел, узнав, что никто ничего не видел и даже не слышал.

– Первое я еще могу понять, но второе возможно только, если выстрел был произведен с километра или более. Впрочем, даже тогда хоть что-то, но будет слышно. И если одну шальную пулю, выпущенную из штуцера, можно себе представить, то две, уж простите – невозможно. Немедленно…

Что было нужно сделать «немедленно», он не успел сказать – третья русская пуля настигла его точно так же, как и двух предыдущих офицеров.

На похоронах моего генерала от меня шарахались, как от зачумленного. Да и шансы мои казались крайне неблагоприятными – у меня не было ни протекции, ни происхождения, как, впрочем, и у моего покойного генерала. Именно поэтому он и взял меня в адъютанты – мы с ним оба были parvenus, выскочки.

И тут ко мне подошел принц Плон-Плон, сочувственно похлопал по плечу и сказал:

– Капитан, вы верно служили генералу Боске. Не хотели бы вы пойти ко мне в адъютанты?

Я не раздумывал ни мгновения. До генерала де Боске ему было, конечно, далеко, но принц отличился при Альме, храбро командуя своей дивизией. Уже тогда я заметил, что русским пулям он не кланялся. А свое смешное прозвище он получил еще в детстве, когда не мог произнести «Наполеон» и говорил вместо этого «Плон-плон».

Так началась моя служба у принца. А когда вчера ночью прямым попаданием в палатку был убит другой адъютант генерала, пока я, пардон, находился в офицерской латрине, именно мне довелось сопровождать принца на военный совет, созванный раненым генералом Мак-Магоном после ночного разгрома и смерти генерала Канробера. Кстати, у меня сложилось впечатление, что мой новый генерал не слишком опечален смертью Канробера, а к Мак-Магону относится получше.

И вот мой генерал вышел из шатра, где проходил военный совет, и сказал мне:

– Капитан, найдите десяток зуавов в качестве сопровождающих. Мы едем к русским заключать перемирие. И побыстрее – время не ждет!

– Да, мой генерал! Все будет исполнено! – браво ответил я.

«Да, не трус он, совсем не трус, – подумал я про себя, – нужна немалая храбрость, чтобы вот так взять и отправиться в пасть к дикому северному медведю, пусть даже под белым парламентерским флагом».

Через пять минут мы уже ехали в сторону русских позиций.

Полагаю, что если я когда-нибудь увижу преисподнюю – апостол Петр вряд ли пустит меня в рай с моими грехами, – она будет выглядеть примерно так же, как наш лагерь в это злополучное утро. Мы проехали то место, где еще вчера располагался один из наших главных складов с порохом и боеприпасами. Сегодня вокруг огромного черного пятна валялись трупы, а также оторванные конечности и головы тех несчастных, кому не посчастливилось оказаться в непосредственной близости от этого страшного места. Кое-где санитары перевязывали раненых, у которых еще был шанс выжить. Над некоторыми склонились полковые капелланы, отпуская умирающим их грехи.

Но нам довелось увидеть и безобразные сцены – какие-то мерзавцы нагло обшаривали карманы мертвых, а иногда и еще живых; другие с мешками в руках рылись в полуобгоревших палатках. Рассказывали, что точно так же было и на поле Ватерлоо, где мародеры появились сразу после окончания великой битвы. Увы, подобное происходило и здесь.