Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

— А что ж вы к ним не идёте? — как-то спросил Илья.

— А мы им не родственники. Они нам кровники. Они наших предков убивали подло! Наши деды за Днепр уходили. Православную веру принимали. Нам к тем печенегам нельзя. Они нас в рабство продадут.

— Нет! — поправляли другие. — Славянина продадут, варяга продадут, а нас лютой смерти предадут. Будут на жерди голого в прорубь опускать, пока совсем в глыбу льда не превратишься... Нам к ним нельзя.

Странствуя по им же когда-то установленным сторожам, Илья так много говорил по-тюркски, что начинал и думать по-тюркски, хотя обычно думал по-славянски. Спасали молитвы. Молился он подолгу и ежедневно по многу раз. Так уж и привык: сел в седло, перекрестился, и пошла в уме церковная служба. Она не мешала ни дорогу примечать, ни думать, ни врага следить...

То, что он владел тюркским языком, был силён и храбр, делало его чтимым среди служилых торков и своих поганых, как называли некрещёных язычников, служивших Киеву. С ним делились всем, что было в скудных запасах, ему поверяли сокровенные мысли о войне и о мире, ему жаловались на князя и слуг его, знали: Илья Иваныч, ежели заступиться не сможет, не выдаст!

В одном улусе, что кочевал вблизи засеки, мирные печенеги принимали заставщиков, мыли их в бане, прожаривали и кипятили в чанах вшивое бельё. Клали отдыхать в тёплых юртах.

Старый торк, помнивший ещё поход Святослава на Итиль, сказал Илье:

— Вы печенега не отгоните, пока у него силы есть! Надо его силы лишить. Надо не дружины и орды их в степи имать, а когда они вежи и коши свои покинут — сенники пожечь. Зимовники пожжёте — коням корму не станет, они к морю уйдут... И пока трава не поднимется — назад не вернутся.

Потом, объезжая заставы, Илья шептал на ухо только самым доверенным воеводам и старшим воинам секретный приказ: кому в случае наезда печенегов им в спину ударить, а кому в сечу не ввязываться, а идти в степь и жечь сенные склады.

* * *

— Печенеги! Печенеги! — этот крик уже стал привычным на засечной линии. Печенеги ходили близко и нападали чуть не каждый день, утаскивали арканами зазевавшихся мужиков. Догонять их было бессмысленно — на каждом перегоне их ждала подстава со свежими лошадьми. Иногда удавалось стрелами свалить всадников, но редко, потому что выбирали они для наскоков дни вьюжистые, когда в двух шагах ничего не разберёшь, или в густой снегопад, когда ничего и не видно, и не слышно. И несколько раз на день кричали то в одном, то в другом месте засечной линии: «Печенеги!» — чаще всего напрасно.

Но в этот раз вместе с криком вестника по всему мутному серому горизонту начали вставать шапки дымов.

— К сече! — сказал даже с каким-то облегчением Илья, снимая папаху и надевая стёганую шапку-подшлемницу.

Младшие гридни торопливо застёгивали на нём панцирь, помогали подняться всей тяжестью в седло.

Постаревший, но ещё очень крепкий Бурушка доедал торопливо поданный ему ячмень и всхрапывал на запах железа, что предвещал для него тяжкую работу.

Когда по сведениям гонцов было определено, откуда идут враги, конная дружина построилась, приготовившись к столкновению.

Впереди пошли орды торков и своих поганых, за ними — тяжёлая конница и пешие лучники. Орду сначала услышали, а потом увидели. Плотные конные массы шли чуть не по всему горизонту.

— Успели перестроиться! Сейчас охватывать будут, — сказал Илья стоящему рядом Ратмиру. — Отводи торков вправо и влево, не давай охватывать, а мы их расчёсывать начнём.

Легковооружённые конники развернулись и стали уходить от остановившейся стальной конницы киевлян.

Всё решали быстротечные мгновения.

Вожди печенегов, увидев, что две плотные колонны стремительно отходят от основной дружины, поняли, что, доскакав до флангов печенегов, они повернутся и плотными рядами ударят по растянутым в атакующую линию печенежским всадникам, где каждый печенег окажется против пяти-шести торков. Протяжными свистками вожди печенегов стали стягивать линию в мощный кулак, коим хотели снести во много раз меньшую их дружину.

— Попались! — сказал Илья, переводя щит со спины на левую руку и вытаскивая длинный прямой меч. Он раскинул руки в стороны, показывая, что тяжеловооружённые всадники должны разойтись на такую дистанцию, чтобы меж ними могли проскакать по два печенега.

— Гребень! — крикнул он, и конники поняли его команду:

Прикинув дистанцию до наступающей колонны печенегов, Илья поднял Бурушку в неспешную рысь. Оставшиеся лучники, выставив припасённые рогатки, изготовились для стрельбы.

Служилые торки и свои поганые разворачивались на флангах и, осаживая коней, выстраивались в плотные ряды. Опустив длинные пики, они неторопливой рысью стали сдавливаться, пока ещё очень далеко от печенегов, в колонну. Теперь у нападавших не было выхода. Они пошли в отчаянную атаку, стремясь снести одним махом конницу русов, поворотить их в бегство и на их плечах ворваться в ряды лучников, а затем, гоня бегущих, проломиться сквозь проходы в засеках. Ворваться в тылы, где землянки строителей и лесорубов, и дальше гулять безвозбранно. Ловить, душить арканами пленников. Гнать их, как скотину бессловесную, в степь и дальше к морю — на продажу.

Однако они опоздали. Всадники, закованные в латы, успели разомкнуть ряды, так что опрокинуть и завалить их конскими и человеческими трупами ужу нельзя... Отошли же они друг от друга недалеко и в любую минуту могли опять сомкнуться.

Но кони печенегов шли во весь мах, и остановить их стало невозможно. Если бы, чуя неминуемую гибель, наступающая колонна разделилась, то обе рати разделённого конного войска попали бы на пики медленно подходивших торков. Теперь вся надежда была только на то, что лавина печенегов сомнёт тяжёлую конницу Ильи.

— Прибавь! — скомандовал спокойно и уверенно Муромец.

Конники перешли на тяжёлую широкую рысь.

— С нами Бог! — закричал богатырь, переводя Бурушку на галоп. Расстояние между конными лавинами сокращалось. — И Пресвятая Богородица!

Всем телом отдаваясь скачке, Илья услышал, как закричали командиры лучников:

— Робяты! Рогатины уставь! Лучники, целься!

Все в клубах пара и снежной пыли, печенеги вломились в ряды сияющих воронёными доспехами русов.

Илья шутя отвёл щитом удар пики и рубанул мечом пролетающего справа печенега. Второй, шедший ему в затылок, налетел на копьё дружинника, скакавшего за Ильёй. Муромец успел поднять меч и ударить им третьего всадника. Копьё слева скользнуло поверх щита по кованому наплечнику. Илья рубил и отмахивал щитом удары. Бурушка перешёл на рысь, не в силах принимать на себя всю тяжесть навалившихся печенегов. А они всё мчались и мчались мимо. Валились разрубленные на полы, со снесёнными черепами, волоклись, зацепившись за стремя; но налетали новые и новые, и не было им конца. Грохот сшибающихся коней, ломаемых копий, тяжких ударов по щитам был такой, что современник мог сравнить это только с грохотом ледохода на Днепре.