У черты - Александр Гордиан

Миновали взбудораженный Стройбат. Ходоки гроздьями висели на заборе и встречали «пятьдесят четвертый» криками. Деревянко представил, с какой скоростью расползаются по Зоне самые невероятные слухи, и поежился. Языки людям нужно резать при рождении, вместе с пуповиной…

Метров за пятьсот до Норы Деревянко кивнул Слаю, и тот чувствительно двинул Поджигая между лопаток. Саид без вопросов отпустил газ.

Танк встал. Доктор Шпак поднял голову и повел вокруг мутным взглядом.

— Уже?

— Вставай, красавица, проснись! — пропел Слай и явил доктору богатый золотой оскал. — Дальше ножками топ-топ, тихо-мирно, шито-крыто… Поджигай, когда двигло отладишь? Ревет, как тетя Роза, что с Привоза!

— Я говорил! — пробурчал Саид. — Новый движок нужно, этот свое отбегал. Только на коксе ходит.

Коксом Поджигай упорно называл размолотый в подобие кокаиновой пыли «уголек». Добавленный в солярку, порошок страховал двигатель от верной смерти.

— А бабу в экипаж тебе не нужно? — Слай изобразил озабоченность на бандитской роже. — У пацанов есть резиновая. Скажешь — я разрешил…

— Хватит, — раздраженно оборвал его Деревянко. — Надоел. Пулемет возьми.

— Я ж для юмора, Палыч! — обрадовался выволочке Слай.

Он толкнул боковой люк и поднял со станка ПКТ — «Калашников-танковый».

За люком стремительно темнело, день едва клонился к вечеру, но солнце не могло пробиться сквозь плотные тучи. Поджигай заглушил мотор, свято соблюдая приказ «триста первого» экономить топливо, и полез с водительского места. Всего секунду они бестолково толкались — Слай с громоздким пулеметом и Саид в бомжеватом танкистском комбинезоне, но этой секунды незваным гостям хватило.

Снаружи негромко свистнули. Слай замер с глупой улыбкой, раскорячив пулемет поперек узкого выхода. Из сумерек тут же прилетел ехидный смешок:

— Не ссыте, бойцы. Свои!

Слай облегченно ругнулся — в люк заглянул Шаман собственной персоной, один из лучших командиров «Долга», опытный боец и удачливый ходок. За его плечом нетерпеливо переминался напарник, молодой сталкер с расплющенным боксерским носом.

— Громко ездишь, триста второй, — ухмыльнулся Шаман.

Он должен был патрулировать у Периметра, но вот каким-то чертовым промыслом оказался здесь, у Норы. Не иначе добыл сапоги-скороходы и в который раз поставил Деревянко в смешное положение. Напомнил где он, Деревянко, теперь есть — в Зоне! — и что он, Деревянко, в этой Зоне стоит.

По Шаманову разумению ничего не стоит, даже потраченной солярки, а тем паче растворенного в ней кокса.

Полковник сжал губы в упрямую гузку и выпростался из бронированного гроба. Как на грех немецкая десантная винтовка за что-то зацепилась, и Деревянко только зубами скрипел, пытаясь сладить с оружием.

— Докладывай, — приказал он, наконец.

Шаман согнал с губ улыбку, но смотрел по-прежнему издевательски. Так казалось полковнику.

— Один двухсотый, еще двоих не нашли. Капрал жив, — сообщил разведчик главное. — Подкоптился малость.

— Так! — Деревянко сделал вид, что думает.

— Рассказывает непонятно. Но вроде гастролеры, застали Нору врасплох. Трасса от Периметра чистая, сам проверил. Штырь со своими двинул к Бору, посмотрит с той стороны. К утру будет Махно и с ним трое, понюхают вокруг. На месте я оставил двоих — Кап плохой и вообще…

Полномочий распоряжаться Шаман, конечно, не имел, но авторитета у него хватало. Полковник двинул желваками и смолчал, разумно оценив собственные полномочия против Шамановского авторитета. К тому же ходок, сволочь такая, все сделал правильно.

— Сам иду к Стройбату, — закончил Шаман. — Некуда козлам податься, или к Бору, или в Стройбат. Не в лес же! Ты никого не встретил?

— Все чисто! Поворачивай, — отрубил Деревянко и настала очередь Шамана кривиться.

— Чего он там видел, из трактора? — сказал в сторону плосконосый разведчик. — Шаман, надо бы пробежаться.

Шаман молчал, и даже Слай перестал лыбиться, настолько тяжелым получилось это молчание.

— Нужно опросить Капрала, — оборвал Деревянко ненужную тишину. — Потом решать.

— Потом будет поздно! Решай сейчас, триста второй.

Шаман раздвинул губы в двусмысленной улыбке, но вел себя корректно. Службу знал, и повода отобрать у него командирский жетон Деревянко не видел.

— Мое решение — возвращаться. На трассе крупных групп не замечено, в Стройбате есть наши люди. Свистнут, если что.

По правде, на трассе Деревянко не встретил никого, ни групп, ни одиночек. Немудрено, рев танкового дизеля распугал бы и глухих, и парализованных. Но не признаваться же!

— Саид, заводи! Все на броню. Шаман, ко мне, доложишь подробно, — скомандовал Деревянко; он решил, что раз Нора гарантированно под контролем, то нечего обувь стаптывать.

Шаман переглянулся с напарником, едва заметно кивнул. Боксер длинно сплюнул и что-то сказал. Треск стартера заглушил его голос; когда мотор басовито рыкнул, оба разведчика уже сидели на броне.

Полковник демократично устроился на крыше, возле спарки крупнокалиберного ДШК и автоматического гранатомета. Оказалось зря: за шумом двигателя приходилось кричать, а бросало так, что поручни, казалось, сами вырывались из потных ладоней.

— Креста завалил снайпер, — орал Шаман, виртуозно балансируя на русских горках, в которые Поджигай играл с Зоной. — Я смотрел лежку — найдем! Гильзы девять на шестьдесят, уникальный боеприпас.

— Кто там был? Следы остались?

Но разведчик гнул свое.

— Еще автоматчик, если Капу не померещилось. Он говорит, духи сплоховали, напоролись на растяжку. Газ рванул. Норе каюк, даже забор расплавился. Духов не нашли, они, видать, совсем сгорели. Правильные хлопцы, жаль…

— Кто?! — завопил Деревянко, и перехватил из амбразуры напряженный взгляд Слая.

Шаман нахмурился и что-то сказал.

— Не слышу!

— Кап говорит — Рамзес!

— …Рамзес! И с ним еще кент какой-то, — с трудом рассказывал Капрал спустя час.

У танковых гусениц Саид бросил кусок брезента, и Шпак развернул на нем походный госпиталь. Действовал он уверенно и быстро; только глаза цвета протухшей баланды напоминали о его нелегком состоянии. Собственно, за умение мобилизоваться Воронин держал и многое прощал этому коновалу-пропойце.

Шпак беспощадно всадил в Капрала, в то место, где у людей бывает рука, а на руке вена, огромный шприц. Вдавил поршень до упора, и Кап начал говорить, а не визжать от боли. Говорил он невнятно, с вялым удивлением наблюдая, как доктор срезает с него обуглившуюся ткань вместе с кожей — словно картошку чистит.

— Немцы, — бормотал под нос Шпак, — придумали же… Сгорел бы ты, Капралушка, в нашем и беды бы не знал. А немецкая одежка, вишь, не горит и сама уколы ставит. Запекся ты, сердешный, как есть запекся.