Дмитрий Донской - Юрий Лощиц

Но в старинной песне не зря, кажется, пелось:

Известно, что новгородские летописцы также ни слова не говорят об участии в битве своих земляков. Но они же сообщают сведения, проливающие свет на причину неявки новгородской рати. К весне 1380 года Дмитрий Иванович должен был уже знать огорчительную весть об очередном политическом своевольстве волховского правительства: Ягайло, который пообещал Новгороду защиту, посадил своих наместников в новгородские порубежные пригороды. В марте прибыло из Новгорода в Москву большое посольство — мириться с обиженным великим князем. Но и от своих обязательств перед Литвой вечевики не спешили отказаться. Тогда, в марте, кто же знал, как развернутся события к началу осени? А знать бы, так и Москве стоило тогда с послами говорить пожёстче.

Что же касается князя Дмитрия Константиновича, то, как уже упоминалось, один из полков, суздальский, он всё же прислал в подмогу зятю. Не исключена возможность, что по взаимной договорённости Дмитрию-Фоме поручалось с остальными его воинами назирать нижегородский отрезок окского рубежа на случай, если бы Мамай вздумал нанести отвлекающий удар по восточным пределам Междуречья.

Но если уговора не было и Константиновичи с сыновьями просто-напросто не захотели в полную силу поддержать московского родича? Увы, и такого допущения нельзя исключать полностью. Не назревала ли подспудно уже теперь та остуда в отношениях между Москвой и Нижним, которая выявится немного позже, во время нашествия Тохтамыша?

В ослепительном зареве Куликовской победы многие грустные политические обстоятельства, предшествовавшие и сопутствовавшие ей, стали для потомков почти неразличимы.

Тем более заслуживает внимания упорство наших историков, которые, начиная с Карамзина, настойчиво отказывались от «украшенных» представлений о битве и много раз трезво перепроверяли состав её подлинных участников, ставя под сомнение явно легендарные имена и полки. Так, в числе вымышленных участников сражения оказались князья Стефан Новосельский, Дмитрий Ростовский, Лев Курбский, Андрей Кемский, Глеб Каргопольский и Цыдонский, существование которых не подтверждается ни летописями, ни другими документами той эпохи.

B. С. Борзаковский в своей «Истории Тверского княжества» останавливается на сообщении Никоновской летописи о том, что в битве якобы участвовали князья Василий Михайлович Кашинский и Иван Всеволодович Холмский, племянники Михаила Александровича Тверского. Участия «Кашинского и Холмского полков нельзя совершенно отвергать, — осторожно пишет историк, — хотя нельзя на нём и категорически настаивать». Говоря далее о поведении самого великого князя тверского, Борзаковский объясняет отсутствие Михаила Александровича на Куликовом поле его пожилым возрастом (48 лет). Вряд ли этот довод убедителен — на зов Москвы откликнулись князья и постарше. Михаилу же Тверскому и после 1380 года энергии было — мы ещё увидим — не занимать. Но, как и прежде, он искал ей применения на пути, ведущем в тупик.

Свою собственную историю имеет и вопрос о численности русского войска на Куликовом поле. «Краткий рассказ» и «Летописная повесть» не называют ни количества участников сражения, ни числа погибших воинов. Зато «Сказание» в различных его редакциях и списках даёт целый веер цифровых разночтений. Из этого множества составитель Никоновского свода выбрал число участников крайне преувеличенное — 400 тысяч, причём уцелело якобы лишь 40 тысяч; «Задонщина» говорит о 250 тысячах русских воинов, из которых осталось в живых будто бы 50 тысяч человек. Но даже и по поводу этих, куда более скромных чисел и соотношений Карамзин не удержался, чтобы не воскликнуть: «Какая нелепость!»

C. М. Соловьёв о цифровых данных Никоновского летописца выразился в том смысле, что «историк не имеет обязанности принимать буквально последнего показания»; но выставленное здесь отношение живых к убитым показалось ему заслуживающим внимания. Выходит, что из каждых десяти наших соотечественников на поле Куликовом уцелел лишь один? Странно, что маститый историк позволил себе довериться такому чисто эпическому соотношению, предложенному «Сказанием».

Русская рать у Коломны, по мнению Соловьёва, насчитывала 150 тысяч человек. Но мы помним, что у Лопасни и позже, в Заочье, она ещё увеличилась. Карамзин, а вслед за ним дореволюционный военный историк А. Нечволодов определяли величину русского ополчения при переправе через Оку в 200 тысяч человек, а ордынцев на поле боя якобы стояло свыше 300 тысяч.

Жаль, что никто из исследователей не попытался сопоставить цифровые данные «памятников Куликовского цикла» с описаниями других сражений той же эпохи, со всем соответствующим материалом древнерусских летописей и воинских повестей. Тогда бы выявилась одна в некотором роде загадочная особенность средневековой нашей письменности: она вообще почему-то очень скупа и немногословна при подсчёте участников сражений, числа погибших. Сочинения, посвящённые Куликовской битве, на этом фоне выглядят едва ли не исключением. Летописцы упорно молчат о том, сколько было участников с той и с другой стороны, допустим, в битве на Воже или в событиях при реке Пьяне. Неизвестно, с каким числом ратников дважды приходил на Москву Ольгерд. Неизвестна численность русского ополчения при походе на Булгар в 1377 году. Если брать более ранние времена, то мы обнаруживаем, что не поддаётся подсчёту состав дружин, которые выводил против шведов и немцев Александр Невский. Молчат летописцы о численном составе дружин другого знаменитого полководца XIII века — Даниила Галицкого, воевавшего беспрерывно. Владимир Мономах в «Поучении сыновьям» с удовольствием перечисляет свои воинские походы и рати, но также молчит о том, с какими именно силами противника приходилось сталкиваться и сколько воинов бывало у него в разных походах под рукой. А сколько было конных и пеших в «полку Игореве» во время злополучного похода против половцев? А Святослав? Какое число ратных вёл он на завоевание Хазарского каганата?

Неизвестно даже, что собой представляли такие древнерусские воинские единицы, как дружина, рать, полк. Похоже, что, в отличие от современных подразделений и частей, воинские единицы Древней Руси не знали постоянного, раз и навсегда определённого числа составляющих их бойцов. Один город мог выставить больше воинов, другой меньше, но та и другая воинская часть именовалась полком.

Там же, где цифры всё-таки мелькают, они могут удивить своей скромностью. Псковский летописец говорит, что князь Довмонт однажды отправился против литовцев с дружиной всего в 270 копий, а в решающей схватке у него было только девяносто воинов — против семисот у противника. В другой раз тот же Довмонт разбил немцев на реке Мироковне «с шестьюдесятью муж псковичь». Малочисленность этих дружин неудивительна, если держать в уме, что русские земли в те времена были заселены совсем негусто. Те же псковичи при чрезвычайной мобилизации отбирали «с четырёх сох (крестьянских хозяйств) конь и человек». А при более благоприятных условиях на войну шёл «с десяти сох человек конны».