Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович

знал, что такое большое количество войск и техники обычно скапливается перед большим наступлением. Он поделился этой мыслью с комиссаром, но Ранка вдруг оставила его и быстро отошла от колонны. Она скомандовала роте остановиться, вызвала к себе командиров взводов и стала им что-то объяснять.

В лесу было многолюдно, а зелень только-только распускалась. Большое скопление людей могло быть замечено вражескими наблюдателями. Одно успокаивало Штрауса — их скоро двинут вперед.

Между ветками блестела натянутая паутина. Уткнувшись в нее лицом, Штраус остановился, несколько минут стоял, чувствуя, что пульс постепенно утихает, потом побрел по узкой тропинке в сторону высоты, куда направился его взвод. Этот день он считал самым мрачным в своей жизни. Ему очень хотелось, чтобы как можно быстрее их снова послали на передовую. Правда, об этом мечтали многие бойцы, особенно те, чьи семьи еще находились на оккупированной территории.

К середине дня, когда облака разбрелись, выглянуло солнце. Земля сразу начала просыхать. Рота училась преодолевать минные поля, каждый боец был занят своим делом, и никто не заметил связного из штаба батальона, пока тот не подошел совсем близко.

— Ребята, кончайте это занятие! — не слезая с коня, закричал связной развеселым голосом. — Слушайте новость — наши войска сегодня утром прорвали Сремский фронт. Первая армия форсированно наступает… Штаб бригады приказал вашему батальону немедленно сняться отсюда и выступать в направлении Левенты. Это теперь будет последнее наше наступление в этой войне, можете мне поверить.

Связной оказался прав. Через несколько дней бригада встретилась с частями Первой армии, взламывающей немецкую оборону, словно камышовую плотину. Война стремительно катилась к своему закату. Так камень, брошенный с вершины горы, несется к ущелью. И чем быстрее война приближалась к завершению, тем глубже Ранка Николич ощущала свою растерянность. Все последние дни, во сне и наяву, она терзалась мыслями о Марко. Где он сейчас? И жив ли вообще? Из роты его увезли без сознания, дни проходили, а от него не было никаких вестей.

Когда в бригаду принесли весть об окончании войны, Ранка не выдержала, разрыдалась, точно ребенок. Это были одновременно и слезы радости, и слезы от боли разлуки.

Потом несколько дней у нее страшно болела голова. Она никак не могла собраться с мыслями, унять истерзанное сердце. Вступала в свои права весна. Ветер любви дул все сильнее, и ее качало. Точно одинокий тополь в поле, она гнулась и распрямлялась в надежде и ожидании. Все чаще и чаще у нее зарождались мысли подать рапорт комиссару бригады с просьбой отпустить ее из армии. Как-то она поделилась своей мыслью с Николой Маричем, а тот отрубил: «Никуда мы тебя не отпустим! Ты еще здесь нужна».

Измученная переживаниями, утомленная службой, Ранка по вечерам едва добиралась до своей постели. Их бригада осела в небольшом городке, и девушек разместили в местной гостинице. У нее была чистая комнатка на втором этаже с окном в сад, В саду было тихо, цвели тюльпаны, пахло маргаритками, а плющ оплетал небольшую беседку в античном стиле. По вечерам в беседке допоздна сидели девушки со своими возлюбленными, и Ранка закрывала окно в своей комнате, чтобы не слышать их веселого смеха. Утомленная дневными хлопотами, она, засыпала сразу же, как только прикасалась к подушке.

Однажды она не помнила, сколько спала, а очнулась, когда в комнате зазвонил телефон. Это звонил ее хороший знакомый, офицер связи бригады.

— Ранка, извини, что я так рано разбудил тебя, но у меня для тебя важная новость.

От волнения у нее сдавило горло. Сон сразу улетучился.

— Откуда ты звонишь? Какая новость, говори быстрее, не мучай…

— Я только что приехал из командировки, звоню прямо с вокзала. Нам надо поскорее встретиться.

— В чем же дело?

— Тебе письмо от Марко. Я нашел его в госпитале. Он лежит в Вуковаре.

Минуту Ранка молчала. Слезы душили ее.

— Ранка, ты меня слышишь? Что же ты замолчала?..

— Милан, прошу тебя, подожди, я только оденусь… Через пятнадцать минут я буду на вокзале. Жди меня перед главным входом, слышишь, я уже бегу…

Это был, кажется, один из самых счастливых ее дней после окончания войны. Ранка уже четвертый раз перечитывала письмо, которое излучало теплоту и нежное волнение любви. Ее маленькое счастье оживало и возрождалось с утренним рассветом. В каждом слове Валетанчича было столько тепла! Он писал:

«У меня все цело: и руки, и ноги, и голова, а это для человека главное. Осколок только задел легкие и сломал два ребра, но врачи удачно заштопали меня, и я уже почти на ногах. Вчера мне даже разрешили выйти в госпитальный сад и сказали, что если буду вести себя хорошо, то скоро могу пойти в город. Здесь лежит несколько человек из нашей бригады, и мы вместе коротаем время. В госпитале очень хороший уход, но это меня не радует — лучше бы я по три дня не имел хлеба, а только каждый день видел тебя, моя любимая. Каждый раз, когда открывается дверь в палату, я поворачиваюсь и смотрю: мне все кажется, что это ты входишь. Все мои мысли заняты только тобой, счастье мое. Как ужасно долго тянутся дни, как хочется быстрее увидеть, обнять и расцеловать тебя. Эта канитель стала хорошей проверкой моих чувств. Сейчас я понял, что без тебя моя жизнь будет серой и неинтересной, и, если бы не было тебя, моя рана не так быстро бы заживала. Врачи обещают через месяц меня выписать. Любимая, ты не представляешь, с каким нетерпением жду я этот день. Мне могут после госпиталя дать отпуск на месяц, но я им не воспользуюсь…»

Ранка прижала письмо к горячим щекам и, под пальцами почувствовала слезы. Они скатывались густо, как капли дождя, и их нельзя было остановить. Внутри у нее все трепетало. Ей хотелось петь и плакать, и эти чувства просто душили ее, как неосознанная боль. Все старалась представить себе, как долго может длиться один месяц, и у нее ничего не выходило. Если мерить его меркой войны, он может никогда не кончиться. Порой на войне день бывает длиннее года. Еще она знала, как мгновение, принесенное пулей, превращается в вечность. Но теперь вокруг не свистели пули, не рвались мины и снаряды и не нужно было дни превращать в мгновения, а жизнь в вечное ожидание. Сейчас, когда она знала, что Марко жив, ей легко было ждать его возвращения. Тяжелее ждать безнадежно.

Вся во власти радостного возбуждения, Ранка бодро шла по улице. Сердце ее трепетало, щеки горели румянцем. В