Дмитрий Донской - Николай Борисов

Итак, читаем уникальное известие Нижегородского летописца под 6879 годом от Сотворения мира (1371 годом от Рождества Христова).

«В то же время был в Нижнем Нове граде гость Тарасий Петров сын. Больше его из гостей не было. Откупал он полону множество своею казною всяких чинов людей. И купил он себе вотчину у великаго князя за Кудмою, на речке на Судовике шесть сел: село Садово, а в нем церковь Бориса и Глеба. Да Хреновское. Да Запредное. Да Залябьейково. Да Мухарки. А как запустел от татар тот уезд, и гость Тарасий съехал к Москве из Нижнего» (119, 614).

При всей невнятности этого сообщения, оно чрезвычайно ценно для историка. В нем затрагивается важная и мало доступная исследователям черта тогдашней русской жизни: торговля людьми и связанная с ней борьба «сильных мира сего» за рабочие руки.

Летописи пестрят лаконичными сообщениями о захвате «полона» в ходе княжеской усобицы или нападения «иноплеменников». Эти сообщения историки цитируют часто и охотно. Но, отмечая начало процесса, мы теряем нить его дальнейшего развития. А между тем огромный «полон», который составлял главную добычу татар во время их набегов и карательных экспедиций в русские земли, в значительной своей части возвращался назад путем покупки этих пленных на ордынских рынках состоятельными русскими людьми (купцами, боярами, князьями, иерархами), оказавшимися по разным нуждам в тех краях. Возвращая этих людей на Русь, их благодетель, естественно, распоряжался ими как своими полными холопами. Он пристраивал их в своем хозяйстве к делу, на которое тот или иной пленник был пригоден.

Купец Тарасий Петров увидел свою выгоду в том, чтобы посадить выкупленных им пленных на землю, населив ими села по речке Сундовик — правому притоку Волги. Эта небольшая речка имеет протяженность около 60 километров. Ее устье находится в 70 километрах от Нижнего Новгорода, почти напротив знаменитого своей ярмаркой Макарьева монастыря. Вероятно, купец предполагал отправлять товары из своих вотчин на продажу вниз по Волге. Интерес коммерческий совпадал с политическим. Для Дмитрия Суздальского расширение границ его княжества было выгодно и в военном отношении.

Но все эти планы рухнули после татарских погромов 1377–1378 годов.

Надо полагать, что мордовские князьки за содействие получили от татар свою долю трофеев. Но то ли эта доля оказалась слишком мала, то ли у князьков произошло «головокружение от успехов»… После того как татары исчезли столь же стремительно, как и появились, лесные люди решили предпринять еще один набег на нижегородские земли — на сей раз только собственными силами. Эта алчность обошлась им дорого…

«Тое же осени нечестивии поганыя мордъва, собравшеся без вести и удариша изгоном на уезд, и множьство людей посекоша, а иных полониша и останочныя села пожгоша и отидоша. И стаже их не во мнозе князь Борис Костянтинович у рекы у Пианы, они же окааннии побегоша за реку за Пиану, а осталцевь избиша, а иныя вметаша в реку в Пиану, и истопоша» (43, 120).

Младший брат Дмитрия Суздальского Борис, стольным городом которого был Городец, имел владения в восточной части Нижегородского княжества, по правому берегу Волги и по Суре (201, 228). Объезжая с небольшой свитой свои волости, он и натолкнулся на промышлявшую грабежом русских деревень мордву.

Одно выражение Рогожского летописца можно понять так, что Борис Городецкий был послан пресечь бесчинства мордвы сидевшим в Суздале Дмитрием Константиновичем. Но скорее всего это лишь ритуальный «жест вежливости» летописца по отношению к оплошавшему старому князю. У себя в Городце Борис получал вести о действиях мордвы гораздо раньше, чем Дмитрий Константинович в Суздале. Вероятно, разорению подверглись и его собственные волости по Суре и по Пьяне. Такие вести заставили Бориса немедленно, с одной только свитой, отправиться на место событий.

В отличие от старшего брата Борис Городецкий был прирожденный боец. Недолго думая, он бросился на неприятеля и обратил его в бегство. Однако грабители успели переправиться за Пьяну, где начиналась уже собственно мордовская земля. Вторгаться туда с небольшими силами князь Борис не решился.

Это был хотя и маленький, но всё же реванш за недавний позор на Пьяне. Жажда мести придавала схватке особую ожесточенность. Пленных не брали: одних убивали на месте, других топили в реке, как бы поминая утонувших в ней русских воинов.

Надо полагать, что между русскими князьями — великим князем Владимирским Дмитрием Московским, его тестем Дмитрием Суздальским, а также Борисом Городецким — и мордовскими князьками существовали определенные договоренности о нейтралитете или даже совместных действиях против южных соседей, болгар и татар. Нарушив эти договоренности, мордва навлекла на себя гнев не только суздальско-нижегородского семейства, но и Дмитрия Московского. Разумеется, ему не хотелось гнать московское войско по зимним дорогам в мордовские леса. Однако единство дуумвирата требовало наглядного подтверждения. Впрочем, для Москвы это был вопрос не только тактики, но и стратегии: финно-угорские народы Поволжья и Нижней Оки должны были под страхом суровой кары оставаться союзниками Дмитрия Московского в войне против Орды. Измена требовала сурового наказания.

Зима 1377/78 года выдалась на редкость холодной. «Тое же зимы велми студено было, мразы велици зело» (43, 120). Но именно такое время и было самым подходящим для карательной экспедиции против мордвы. Не имея возможности укрыться в заваленных снегом и скованных морозом лесах, сельские жители становились легкой добычей (или жертвой) карателей.

«Тое же зимы во другие (вторично. — Н. Б.) посла князь Дмитреи Костянтинович брата своего князя Бориса и сына своего князя Семена ратию воевати поганую мордву, а князь Великии Дмитреи Иванович послал же свою рать с ними, воеводу Феодора Андреевича, нарицаемаго Свибла, а с ним рать. И они же шедше взяша землю Мордовьскую и повоеваша всю и села их и погосты их и зимници пограбиша, а самих посекоша, а жены и дети их полониша, и мало тех, кто избыл от руку их, и всю землю их пусту сотвориша и множество живых полонивше и приведоша их в Новгород и казниша их казнию смертною, травиша их псы на леду на Волзе» (43, 120).

В некоторых источниках картина средневековой казни уточняется жуткой подробностью: мордовских пленников сначала волочили по льду, а потом на их окровавленные тела напускали собак (39, 26)…

В литературе высказывалось мнение, что виновником бедствий мордвы был… отнявший сарайский трон у Каганбека царевич Арапша. «По его приказу московские и нижегородские войска совершили карательный рейд против мордовских князей — союзников Мамая» (265, 86). Данное предположение могло бы несколько высветлить неприглядный образ русских князей в этой войне. Но, к сожалению, оно не находит оснований в источниках.

Отрывочные летописные известия о событиях на нижегородском театре московско-ордынской войны не позволяют выстроить четкую хронологическую линейку. Нет ясности и в отношениях между Москвой и Сараем, где правил в это время хан Каганбек, принадлежавший к ветвистому древу потомков Шибана — младшего брата Батыя. Шибаниды издавна враждовали с потомками Батыя, на стороне которых выступал и бекляри-бек Мамай. В этой степной усобице князь Дмитрий Московский поначалу поддерживал дом Батыя. Но после загадочной размолвки («розмирия») с Мамаем в 1374 году он перешел на сторону Шибанидов. При этом Дмитрий ни разу не ездил на поклон к Каганбеку и его преемнику Араб-шаху в Сарай, где к нему относились весьма недоверчиво.