Дмитрий Донской - Николай Борисов

На Руси упоминание о двенадцати сыновьях умершего монарха имело особый, зловещий смысл. Здесь хорошо помнили о двенадцати сыновьях Владимира Святого и двенадцати сыновьях «доброго царя» хана Джанибека. За этой «апостольской» цифрой вставала отнюдь не «апостольская» история о жестокой резне между братьями.

И без того сложную династическую ситуацию в Литве усугубляло наличие боковых линий — братьев Ольгерда и их сыновей. Из них наибольшую опасность для Ягайло представляли воинственный Кейстут Гедиминович (фактический соправитель Ольгерда) и его честолюбивый сын Витовт.

В Москве потирали руки в ожидании большой усобицы в Литве. При таком развитии событий можно было на время забыть о литовской угрозе. Более того, Москве следовало ожидать притока литовских «изгоев» — проигравших в борьбе за власть князей и бояр. Развитие событий в Литве показало обоснованность этих ожиданий. По выражению одного летописца, «бысть по нем (Ольгерде. — Н. Б.) оскудение во всем и нестроение и мятеж велий» (42, 25).

«Западный фронт» на время стабилизировался. Но главная опасность по-прежнему угрожала Москве с юга. Там, в неторопливом круговращении скрипучих кибиток, уже собиралась грозная сила, способная превратить в пепел русские города и села.

Поздней весной 1377 года, когда московские полки уже вернулись из похода на булгар, в небе над Москвой появилось грозное знамение.

«Тое же весны месяца априля в 23 день, на память святаго мученика Георгиа, бысть знамение на небеси, оградися луна и бысть от нея луча, акы крест» (43, 118).

Словно начертанный рукой Всевышнего, огненный крест горел на черном бархате весеннего неба, заставляя православных истово креститься и шептать привычные слова «Исусовой молитвы»: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного…»

Война Дмитрия Московского с Ордой началась неудачно. Если не брать в расчет истребление в Нижнем Новгороде татарского посольства в 1375 году, первым сражением этой войны стала проигранная русскими битва на реке Пьяне. Она состоялась 2 августа 1377 года. Горько памятная река Пьяна впадает в Суру (правый приток Волги) неподалеку от устья последней, примерно в 120 верстах к востоку от Нижнего Новгорода.

(Полагают, что река Пьяна получила свое анекдотическое название за чрезвычайную извилистость и прихотливый нрав. Пробежав полторы сотни верст с востока на северо-запад, она — словно позабывший в кружале шапку гуляка — вдруг круто поворачивает и течет еще полторы или две сотни верст в обратном направлении.)

Битва на Пьяне была проиграна русскими главным образом потому, что утратившие бдительность воеводы распустили воинов по соседним деревням, где те изрядно напились. Сами воеводы на досуге занялись охотой и всё тем же пьянством. Внезапно нагрянувший враг истреблял оплошавших ратников до полного изнеможения. По существу, это была не битва, а резня обезумевшего от страха стада овец стаей волков. Так представляет дело нижегородский летописец, и в данном случае у нас нет оснований сомневаться в достоверности его рассказа.

Заметим, что это далеко не единственное сражение, проигранное русскими воеводами по беспечности и «по пьяному делу». Вспомним хотя бы сражение русских с татарами под Суздалем в июле 1445 года. Пировавшие до глубокой ночи московские воины и воеводы под утро спали непробудным сном. В этот глухой час на русский лагерь и нагрянули незаметно подкравшиеся татары. В результате московское войско было разбито, а сам великий князь Василий Васильевич (внук Дмитрия Московского) попал в плен к степнякам…

Дмитрий Московский не участвовал в битве на Пьяне и не нес личной ответственности за ее исход. Однако он не мог не чувствовать и своей доли вины. Разгром на Пьяне — это и провал московской разведки, не сумевшей разузнать замысел татар из Мамаевой Орды, и позор великокняжеских воевод, проявивших пагубную беспечность. Сказалась и слабость московской дипломатии, не сумевшей обеспечить лояльность мордовских князей, тайными тропами направивших татар к русскому лагерю.

Отдельный счет за это поражение Дмитрий Московский мог выставить своему тестю Дмитрию Суздальскому и его столь же деятельным, сколь и бездарным сыновьям. События разворачивались в их владениях, под их личным руководством — и они несли за всё случившееся прямую ответственность. Однако 26-летний московский князь был уже достаточно опытным правителем, чтобы понимать: суздальская семья не подлежит перевоспитанию. Взаимные упреки могли только ухудшить ситуацию и привести к распаду московско-суздальского дуумвирата.

Искусство управлять людьми — великое искусство. В Средние века оно передавалось правителями из уст в уста, от отца к сыну. Рано лишившись отца и не желая брать уроки власти у своих придворных (за исключением, быть может, митрополита Алексея), Дмитрий Московский много читал (или слушал чтение) и размышлял о прочитанном. Подлинным учителем княжеского ремесла стал для него безымянный автор «Слова о полку Игореве».

Выходец из высшей аристократии (по мнению академика Б. А. Рыбакова — киевский боярин Петр Бориславич), автор «Слова» хорошо знал не только лицевую сторону, но и изнанку княжеской жизни. Он не питал иллюзий относительно нравственных и деловых качеств современных ему князей. Но при этом автор «Слова» обладал большой житейской мудростью. Он понимал, что люди таковы, каковы они есть, и других, более совершенных, взять неоткуда. В каждом человеке заложена и склонность к добру, и склонность к злу. Долг правителя — способствовать развитию первой и препятствовать развитию второй. За исполнение этого долга с него спросится в потомстве и на Страшном суде.

Автор «Слова» учил, но не поучал. Он учил своих читателей (и в первую очередь — власть имущих) умению отличать главное от второстепенного. Каждый человек в той или иной мере не чужд эгоизма. Но бывают ситуации, когда эгоизм индивидуальный должен уступить место эгоизму высшего порядка — заботе о благополучии своей общности (семьи, рода, общины, села, города, народа, государства). Эгоизм индивидуальный разобщает людей, а эгоизм коллективный — соединяет. Следует чаще напоминать людям о том, что они принадлежат к одной общности. Это помогает правителю достичь цели. Эта цель — мир и благополучие, всеобщее выживание, надежная защита Русской земли от внешних врагов.

Автор «Слова» знал, что из двух средств воздействия на человека — хулы и похвалы — предпочтение надо отдать похвале. Но делать это следует тонко, не впадая в лицемерие и явную ложь. Рассказывая о злополучном походе князя Игоря на половцев, о разгроме русского войска и пленении его предводителя, о тяжелых последствиях этой авантюры для русских земель, — автор «Слова» не искал виновных, не требовал их наказания. Он говорил не о том, что разъединяло князей (алчность одних, глупость других, безответственность третьих), а о том, что их объединяло (высокие понятия о чести, личная храбрость, общие предки и славное прошлое).