Колдунья - Филиппа Грегори

— Я так рада, что ты со мной, Элис, — сказала однажды Кэтрин ласковым тоном. — Так рада, что ты ухаживаешь за мной. Я еще очень слаба. Тебе я могу открыться, но не говори Хьюго: я так слаба, что мне кажется, я никогда не наберусь сил. Наверное, я бы не выжила после падения в воду без твоей заботы.

Элис вежливо улыбнулась. Мора, которая без дела сидела у камина в спальне Кэтрин, бросила на свою воспитанницу быстрый насмешливый взгляд.

— Кто бы мог подумать, что вы так подружитесь, — вслух изумилась она. — Вас теперь и водой не разольешь!

Девушка снова раздвинула губы в улыбке и чопорно ответила:

— Я счастлива быть вашей подругой, миледи. А теперь вам пора немного отдохнуть.

Днем Кэтрин всегда спала, к ужину пробуждалась и только потом одевалась и спускалась со своими дамами в зал. Собравшиеся женщины и мужчины, видя, что день ото дня здоровье миледи крепнет, встречали ее одобрительным гулом.

— Она была на волосок от смерти, — заявила Мора за столом, протягивая руку к очередному ломтю белого хлеба. — Ей-богу, я уж думала, конец, еще немного, и мы потеряем ее.

— Это просто чудо, — набожно отозвалась Рут. — Чудо, что вы не дали ей утонуть, а потом и умереть от простуды и ребенка спасли. Надо благодарить за это Бога.

— Чудо, что она стала такая сладенькая, — съязвила Элиза. — Всегда была кислая, как лимон, пока ее не макнули. А теперь ну прямо как мед. — Она кивнула на Элис. — И к тебе стала такая добренькая.

— Интересно, будет теперь ребенок бояться воды? — полюбопытствовала миссис Эллингем. — В Ричмонде была одна девочка, мать, когда носила ее, упала в реку, и девочку потом от одного прикосновения к воде бросало в дрожь.

— Знаю такую, — подтвердила Мора. — А иногда бывает наоборот, когда такие детки плавают в воде как рыбы. Помните Джейда Дурачка? Его мать утонула, и я лично своей рукой вытащила его из матери, как ягненка из мертвой овечки. Прямо на берегу реки мы и запеленали его, а ведь как высоко тогда стояла вода! Потом мальчишка плавал, будто он не человек, а рыба.

Горячо закивав, Марджери стала вспоминать историю про какого-то хорошего пловца. Элис откинулась на спинку стула, стараясь не слушать эту болтовню. Нынче вечером восковые свечи горели особенно ярко, и вино было очень приятным. Повернув голову налево, она увидела широкую спину Хьюго, подбитые плечи его кафтана, кружева на накидке. Его черные волосы мелко вились на затылке, шляпа была надета по моде — набекрень. Девушка вложила во взгляд всю свою силу, стараясь внушить ему мысль о себе, заставить его обернуться и посмотреть на нее.

Не получалось. Он совсем не чувствовал ее.

— Ты такая бледненькая, Элис, — раздался голос Элизы. — Ты что, снова заболела?

— Нет, я здорова, — возразила Элис. — Немного устала, вот и все.

Марджери подула на хлеб, на котором горкой возвышалось аппетитное мясо, откусила и с облегчением вздохнула.

— Мне кажется, ты болеешь с самого Рождества, — отметила она. — Когда ты появилась в замке, ты была такой бодрой и хорошенькой, а теперь у тебя кожа как сыворотка.

— Погодите, вот придет лето, и она расцветет, — заверила Мора. — Элис не любит сидеть в четырех стенах, а все эти чтения и письма кого угодно в гроб вгонят.

— Чтобы женщина так много всего знала и умела — это как-то неестественно, — заявила миссис Эллингем. — Что же тут удивительного, если она такая тощая и непривлекательная? Она постоянно работает головой, вот потому и худая как палка, и некрасивая, не то что другие девушки.

— Некрасивая? — пораженно переспросила Элис.

Элиза язвительно кивнула.

— А почему, по-твоему, миледи теперь так к тебе расположена? Да потому, что Хьюго больше и не смотрит в твою сторону. Ты теперь такая костлявая, Элис, и бледная как поганка. А на свою Кэтрин он не надышится, кутает ее, греет в постели ее толстый животик, ведь ночи теперь такие холодные. Благодари Бога, если найдется кто-нибудь, кто погреет тебя.

— Придет лето, и она расцветет, — повторила Мора. — Оставьте девочку в покое. В такие дни кто угодно станет бледным… холодно, мрачно, весна называется…

Мора сменила тему, и беседа потекла своим чередом, но вечером, после ужина, когда дамы расселись с кружками медовухи вокруг камина, Элис скрылась в спальне Кэтрин. Она взяла с собой свечу, чтобы та светила на лицо. Большое красивое зеркало было сделано из посеребренного стекла, и отражение в нем всегда получалось благоприятным, без бросающихся в глаза недостатков. Укрепив свечу, Элис стала себя разглядывать.

Да, она похудела. Платье покойной содержанки Мег висело на ней, как на вешалке, пояс, стягивающий талию, болтался, корсаж, затянутый до предела, сглаживал ее и без того небольшую грудь, но на животе был свободен. Девушка спустила шаль на спину. Плечи костлявые, как у старухи, ключицы торчат — просто воробышек. Элис подвинулась ближе и посмотрела на лицо. Под глазами темные тени, вокруг рта морщинки — признак переутомления. Детская округлость исчезла, щеки ввалились и побледнели. Синие глаза кажутся огромными, как у беспризорного ребенка, в них читаются холод, одиночество и нужда. Под ними — тени, напоминающие синяки.

Недовольно поморщившись, Элис пробормотала:

— Ну и вид у меня… он никогда не вернется к такой выдре. — Она помолчала и добавила: — Он вообще никогда ко мне не вернется. Сначала он мог полюбить меня… аббатиса обучила меня всему, я была не менее искусна, чем Мора. Тогда он мог полюбить меня и хранить верность, и не было бы этой боли. Потом я связалась с магией, околдовала его и миледи тоже, и что-то гложет меня изнутри, словно большой жадный червь, вся моя сила тает, остается одна только страсть.

Из зеркала на нее глядело изможденное девичье лицо. Элис прикоснулась к щеке и почувствовала слезы.

— И еще колдовство, — тихо произнесла она. — Страсть и колдовство — этого хватит, чтобы навредить, заставить страдать. Да, это все, что у меня есть. Я не в силах больше привлечь мужчину.

Она вздохнула, и пламя свечи заколебалось, оставляя в воздухе дымный след. Завиваясь, дым поднимался к потолку.

— Я окунулась в бездну, пытаясь избавиться от Хьюго, — прошептала она. — Все свою силу вложила, чтобы он не смотрел на меня, отвела его глаза и внимание. Надо снова погрузиться в эту бездну и вернуть его.

Пламя свечи колебалось, словно кивало, соглашаясь с ней. Наклонившись вперед, Элис задала свечке вопрос:

— Стоит ли так делать?

Пламя снова качнулось. Девушка улыбнулась, лицо ее осветилось радостью и как будто снова посвежело.

— Оно ответило, — тихо промолвила она. — Пламя — мой помощник и советник.

В комнате царила тишина; было слышно, как в галерее кто-то настраивал лютню и взял несколько аккордов. Звуки повисли в воздухе, словно Элис, погрузившись в сомнения, остановила время.

— Это будет уже более сильная магия, — задумчиво сказала она. — Куда сильней, чем та, которую я знаю. И сильней, чем знает Мора.