Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин» - Найо Марш

– Я бы хотел, чтоб ты осталась навсегда – и еще на день.

– Звучит, как заглавная песня шикарного мюзикла.

– Эмили, у тебя есть молодой человек?

– Нет.

– А из кого выбирать есть?

– Нет, Перегрин.

– Никаких запасных вариантов?

– Боюсь, что нет.

– Вот такая прям нераспутная?

– Вот такая.

– Ну, оригинально, конечно.

– Я не хочу распалять и сводить с ума.

– Этого я и боялся. Ну, ладно, включу свет и покажу фотографии.

– Да уж, лучше покажи, – сказала Эмили.

Листая альбомы, они без умолку болтали о театральных делах. Наконец Эмили поднялась и сказала: теперь пора.

Перегрин с каменным лицом помог ей надеть пальто и прошелся по квартире – подобрал собственное пальто и задвинул ящики.

Вернувшись к Эмили – она стояла, сунув руки в карманы, и смотрела в окно, – он громко сказал:

– И все равно, вряд ли справедливо – иметь пышные волосы, крепкий голос, твое лицо, тело и разум и даже не задуматься, что провоцируешь.

– Я прошу прощения.

– Полагаю, мне остается «лишь поцелуй безвкусный»[42]?

– Ладно, – ответила Эмили. – Только если не совсем безвкусный.

– Эмили! – пробормотал Перегрин, неожиданно чувствуя, как перехватило дыхание.

Когда они добрались до квартиры Эмили в Хэмпстеде, она снова поблагодарила его за чудесный вечер, и он снова поцеловал ее, на сей раз мимолетно.

– Чтобы не свихнуться. Милая Эмили, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, милый Перегрин.

– Знаешь, что?

– Что?

– Через две недели открываемся.

V

VI

– Спасибо, вы были очень любезны, – поблагодарил Джереми Джонс молодого ассистента в музее. – Предоставили доступ к перчатке и потратили столько своего времени, что мисс Данн предложила показать вам готовые копии.

– Очень мило с вашей стороны. Мне в самом деле интересно.

– Конечно, это только сценический реквизит, – сказал Джереми, открывая картонную коробку, – но я работал усерднее, чем обычно, потому что зрители из первых рядов будут сравнивать их с оригиналом.

– И еще потому, что ты трудился ради любви, – добавила Эмили. – Это ведь главное, да, Джереми?

– Ну, может быть. Вот, глядите.

Он отвернул кусок старого шелка и открыл аккуратно уложенные рядышком перчатки.

– Думаю, первые ряды партера будут полностью удовлетворены, – сказал ассистент. – В самом деле, восхитительные копии. С точными подробностями и великолепно пошитые. А где вы взяли материалы – шелковые нити, мелкий жемчуг?

– Из своих запасов. По большей части фальшивка. Блестки, как видите, викторианские.

– Однако они отлично подходят!.. Надеюсь, мистер Джонс, – сказал ассистент с наивной строгостью, – вы никогда не собирались заняться подделкой антиквариата? Вас ждал бы успех.

– Для меня, – ответил Джереми, – это самая отвратительная форма мошенничества.

– Хорошо. Я так понимаю, что завтра должны прислать машину – за перчаткой. Я должен доставить ее в театр и проследить за ее безопасным размещением. Может, заедете сюда, и мы отправимся вместе? Наверное, излишняя предосторожность, но подняли такую шумиху…

– С удовольствием составлю вам компанию, – кивнул Джереми.

– Полагаю, в театре должен присутствовать наблюдатель – следить за процедурой и проверить параметры безопасности. Думаю, кто-нибудь из полиции.

– Вроде бы да, – сказал Джереми. – Приятно знать, что все предусмотрено.

VII

Перегрина охватила премьерная лихорадка – и не трагически, за горло, а по своей позорной привычке – за кишки.

В половине седьмого утра во вторник он взглянул на себя в зеркало ванной. Ему совершенно не понравилось вытянутое багровое лицо, преждевременные морщины и какие-то бурые мешки под глазами. Обвисшая челюсть заросла щетиной, губы побледнели. В целом лицо оставляло впечатление омерзительной тупости и полного отсутствия обаяния.

Генеральная репетиция в костюмах закончилась пять часов назад. Через четырнадцать часов занавес поднимется, а через двадцать четыре – Перегрин будет извиваться под плетьми утренних критиков.

«Боже, зачем, ну зачем я затеял этот ужас?»

Картины наступающего дня и надвигающегося вечера напоминали прогулку с Торквемадой; часы безделья грозили напряжением худшим, чем самоотверженная работа. Он будет заказывать цветы, отправлять телеграммы, получать телеграммы, отвечать на телефонные звонки. Рыскать туда-сюда, изнывать от одиночества в любимом театре, не в силах присесть, не в силах связно рассуждать; а если встретит хоть кого-то – Уинти Морриса, режиссера-постановщика, ассистента режиссера или чертова любителя сплетен – поведет себя натянуто и замкнуто. И то и дело будет делать с отвращением глоток из бутылочки с вязким белым лекарством.