Осколок его души - Марина Александрова

Старая Тильда как раз выдала нам вечернюю порцию рисовых пирожков и чая, когда на кухню, как бы между делом зашла Дорэй. Как всегда безупречно красивая, очаровательная, сияющая. Даже Китарэ смотрел на неё с некоторой толикой восхищения, что уж говорить обо мне. Она тепло поздоровалась с нами, и уже обратилась к кухарке.

— Должно быть, мой брат сегодня обсуждает с Императором детали предстоящего праздника. Я слышала, это будет нечто невероятное, — мечтательно вздохнула она, в то время как Тильда лишь растерянно хлопала глазами, не зная какой реакции от неё ждёт хозяйка.

Я видела, что ей было плевать на то, что скажет прислуга. Всё это она говорила нам двоим. Дорэй даже не смотрела в сторону Тильды, лишь следила за нами. Потом как бы невзначай коснулась моего плеча, и я заметила, как крошечная искра точно соскользнула с её пальцев, падая мне на грудь и тут же взгляд ребёнка, что сидел за столом, наполнился предвкушением и азартом.

— Я долго искала этот момент… А, может быть, я сама его придумала? — прошептала девочка рядом со мной, и посмотрела на меня так, словно искала ответ у меня. Будто я была последней её надеждой, что это правда было, а не она сама нарисовала его в своём воображении.

— Не думаю, что это выдумка, — сказала я, детально прокручивая в памяти момент её прикосновения ко мне.

Это и правда было странно. Я, конечно, была ещё той заводилой, но до этого момента у меня и Китарэ были совершенно иные планы на этот вечер. Но одно лишь прикосновение этой женщины, и моё сердце стучало, точно сумасшедшее в предвкушении совершенно особенного приключения и желания узнать, что же за праздник готовят для нас?!

Спустя годы, когда твой разум уже способен понимать, что ребёнку пяти оборотов, не по силам прошмыгнуть мимо императорской стражи, ты способен понять, насколько всё это было непросто так. Но тогда, поднимаясь по каменным ступеням башни, я знала лишь то, насколько ловкой, умелой и проворной я была. Самым главным казалось узнать, что же такое готовят для нас наши отцы, а потом поделиться этим с Китарэ.

— Ты хоть понимаешь, как это звучит? — голос отца, такой непривычно холодный, жёсткий.

Я уже видела это прежде, и хотя, я всё ещё не знала, что было дальше, я чувствовала, с какой силой забилось сердце у меня в груди. Пальцы девочки, что продолжала держать меня за руку, с такой силой впились в мою ладонь, что я почувствовала, как её крошечные ноготки впиваются мне в кожу. Но, эта боль была ничто, по сравнению с тем, что должно было открыться мне вот-вот.

— Вполне, — голос отца Китарэ столь же серьёзный и решительный. — Потому и прошу тебя о помощи! Я больше никому не могу доверять. У меня есть только моё ожерелье, только мои братья, в которых я могу быть уверен.

— Парящие, если они подведут к этому, то для Империи, мира, полотна — это будет катастрофа… Конечно, ты же знаешь, я всегда с тобой, что бы ни было… — прошептал мой отец, а я уже знала, что последует за этим.

Я видела, как словно от стены отделилась высокая сухощавая мужская фигура, а на мои детские плечи легли тонкие ледяные пальцы.

— Мышка-малышка, — прошептал этот мужчина на ухо ребёнку, а у меня побежали мурашки по спине от его шепота, — любит подслушивать? — хриплый смешок, прежде чем мне показалось, что пальцы этого мужчины превратились в тончайшие иглы, которые без особого труда вспороли мою детскую грудь, сжимаясь вокруг сердца.

Он говорил со мной на древнем языке Полотна, обращаясь к отражению, что было ещё слишком слабо, чтобы соединиться со мной, но я чувствовала и понимала, каждое его слово, которое падало куда-то на самое дно души, отзываясь звоном разбиваемых так не вовремя оков.

— Услышь меня дочь Радави, — древний язык, наполненный шипящими непонятными звуками, а следом яркая вспышка руны подчинения перед глазами, которую он бросил в меня. Она расцвела где-то внутри разума, накидывая на него невероятно крепкую сеть, — очнись, — вновь шёпот, и новая руна пробуждения вспыхивает перед мысленным взором.

Я смотрела на себя маленькую, что точно тряпичная кукла, замерла в руках этого мужчины, беспрекословно подчиняясь его воли, и я видела, каждое заклятье, что бросал этот эвей за полотно, обращаясь к моему отражению. Маленькая «я» была в ужасе от происходящего. Древний дракон, разбуженный раньше времени, ревел от ярости. Я слышала её крик с той стороны. Её ярость от того, что она была так слаба, что позволила накинуть первую сеть, а теперь была вынуждена подчиняться, когда моё сердце сжималось от ужаса и беспомощности.

— Пламени пора очнуться, — прошептал этот мужчина, подталкивая меня вперёд и без труда отворяя дверь, за которой расположились император и мой отец.

Дальнейшее не укладывалось в голове. Я наблюдала за происходящим со стороны. Видела происходящее перепуганными глазами ребёнка. Словно оружие замершее для удара в миллиметре от своей цели, я ощущала тепло родной стихии, которая послушно ластилась, принимая меня в свои объятия. Ещё миг, одно слово того, чьи пальцы продолжали сжимать моё сердце, и пламя поглотит этот мир…

Я уже знала финал, понимала, что произойдёт дальше. Не зря под строжайшим запретом детям не разрешается посещать места силы. Маленьких эвейев балуют, холят и лелеют, стараясь огородить от невзгод этого мира. Нет ничего страшнее пробудившегося ото сна дракона, который не готов прийти в этот мир. Его гнев, неконтролируемые сила и мощь не созданы для неокрепшего детского разума. Мы не способны справляться с собственным отражением, пока не пройдём должную подготовку, пока не научимся контролировать эту стихийную мощь…

Мой отец увидел меня, стоило нам переступить порог комнаты. Он первым вскочил с кресла, а следом за ним и Император. Я видела беспомощность и обречённость, что тут же отразилась в их взгляде. Сегодня я понимала, что ни один из них не поднял бы на меня руку, чтобы отсечь разбуженное пламя. Это означало бы лишь одно: очнувшийся ото сна голодный огонь съест то, до чего сумеет дотянуться, пусть это будет даже он сам. Этот краткий миг, глаза в глаза, как немое прощание. Миг, который всё ещё хранил мгновение моего детства. Он улыбнулся мне…

— Ты… глупец… — прошептал отец Китарэ, смотря на мужчину, что продолжал стоять за моей спиной.

Это были последние слова, сказанные отцом Китарэ, хотя моя память не сохранила их, сейчас, смотря за происходящим со стороны, я отчетливо могла разобрать их. Что тогда, что сейчас, всё на ком я была сосредоточена — это мой отец. Глаза в глаза, ни единой попытки остановить меня, просто потому, что они оба верили, что я была нужна этому миру гораздо больше…

— Вперёд, малышка, — шёпот на древнем наречии, заставил изогнуться дугой, принимая энергию, что зарождалась во мне где-то глубоко в груди, выкручивая детское тело. — А мне, пора…

Хватка мужчины исчезла. Как исчез и он сам и воля, принуждавшая меня. Я попыталась как-то отступить, отринуть пробудившийся поток, когда услышала крик папы:

— Не смей! Не смей! — кричал он, когда мир вокруг меня залило ревущим пламенем.