Изгнанник - Жюльетта Бенцони

Тремэн замахнулся, чтобы ударить, разбить это насмешливое лицо, которое осмеливалось торжествовать с таким бесстыдством. Но, сделав над собой огромное усилие, ему все-таки удалось с собой совладать. Его рука опустилась.

– Полагаю, что мы уже все друг другу сказали! – объявил он холодно. – Я еще не знаю, что с нами произойдет. Единственное, что я знаю точно: я не останусь рядом с вами больше ни одного дня! Один раз вы меня уже выгоняли. Сегодня, будьте довольны, я ухожу сам… Я причинил вам боль, и вы отплатили мне тем же. Возможно, это честная война. Тем не менее я считаю, что нам необходимо расстаться. Хотя бы, на некоторое время! Завтра я уезжаю в Париж…

Она отреагировала немедленно:

– Это Жозеф Энгуль вас зовет? Письмо, которое вы сегодня получили от него…

– Возможно.

– Это не ответ.

– Несомненно. Но вы слишком скоро забыли начало нашей… беседы. Теперь не вы задаете вопросы.

Она встала и направилась к комнатке, где были развешаны ее платья, оставляя на полу остатки своей одежды. Проходя мимо зеркала, она на мгновение задержалась и, посмотрев на себя внимательно, осторожно поправила пальчиками жемчужные серьги.

– Какой же вы болван! – вздохнула она. – Подумать только, я была так горда тем, что вы только что сделали около Татиу! Горда настолько, что хотела отметить вместе с вами это событие. Я бы уже вот-вот согласилась воссоединиться с вами, а вы взяли и все испортили! Ну, ладно, поезжайте в Париж, мой дорогой супруг! И тем не менее, – добавила она, став от ревности удивительно проницательной, – не забывайте, что вы дали мне кое-какое слово! И что я вас от него не освобождала…

Разумеется, такое бесстыдство привело в замешательство Тремэна. Он передернул плечами и, повернувшись к ней спиной, пошел к двери, открыл ее, но задержался на пороге.

– Какая плохая у вас память, Агнес! Вы забыли, что вы уже освободили меня от него. При свидетелях, разумеется! Вспомните! Это было в старой башне недалеко от Круа д'Орвиль! Вы больше не в таком положении, чтобы выдвигать свои требования, моя дорогая! На этом я с вами прощаюсь!

На рассвете следующего дня Гийом в сопровождении Дагэ отправился на почтовую станцию в Валонь, чтобы пересесть там в дилижанс, направляющийся в Париж.

Как только он уехал, Агнес сама оседлала другую лошадь, оставшуюся в конюшне, и поскакала во весь опор в направлении Морсалинских холмов. Ее распухшее от слез лицо свидетельствовало о том, что этой ночью она не сомкнула глаз, но это было не так важно: любой ценой ей хотелось поскорее поговорить с Габриэлем, единственным слугой, который всегда оправдывал ее доверие…

Каждый раз, приезжая в столицу по делам, Тремэн останавливался в гостинице «Золотой компас» на улице Монторгей в квартале Аль. Ему нравился этот красивый старинный дом – один из самых древних в Париже, он всегда был оживлен, потому что отсюда дилижансы отправлялись на Крэль и в Жизор. Его расположение, недалеко от Пале-Рояля– политического центра,– королевской почты, постоялый двор которой находился на улице Нотр-Дам-де-Виктуар, и от Бульваров, где гордо стоял роскошный особняк банкира Лекульте, было самым удобным для него. Он всегда с удовольствием сюда возвращался.

Не успев приехать и распаковать свой багаж, Тремэн наскоро привел себя в порядок и бросился на поиски Жозефа Энгуля. Гостиница, где тот остановился, была недалеко, и он отправился туда пешком. Неприятное чувство овладело им по дороге: это логовище англичан и американцев было ему не по душе. Еще меньше ему понравилась атмосфера в Париже, мрачном и настороженном, несмотря на прекрасный -светлый день и нежное солнце этого теплого дня в конце июня. Почти повсюду угрюмые люди приставали к прохожим, особенно к тем, кто был хорошо одет, и угрожали им. Некоторые из них были пьяны, они размахивали топорами, пиками и немногими своими трофеями: золочеными панелями, блестящими планками от паркета, осколком зеркала, обрывком шелка. Солдаты Национальной гвардии братались с коммунарами из Марселя, только что прибывшими и принесшими с собой запах прогорклого масла и пыли, собранной по нескончаемо долгим дорогам.

Почти все горланили патриотические песни, в которых преобладали ругательства, в отличие от «Месье Вето» и особенно «Австриячки». В воздухе пахло пылью, потом, вином и ненавистью.

В вестибюле гостиницы скопилось немало народа. Дюжина человек одолевали вопросами Бугенвиля и Жозефа Энгуля, покрытых испариной и тяжело дышавших, они оба были грязные и, очевидно, усталые.

– Ну что мы можем вам рассказать, господа? – говорил мореплаватель. – Вы все и так знаете, что король наложил вето на две трети из последних декретов Собрания. Мог ли он согласиться с тем, чтобы его лишили «Конституционной гвардии»? Ведь это оставляет его совершенно без защиты! Собрав последние силы, он отказался подписать декреты о депортации священников и о создании военного поселения из двадцати тысяч коммунаров под стенами Парижа. В результате сегодня утром народ из предместья под предводительством кучки оголтелых зачинщиков ворвался во дворец Тюильри, при этом Национальная гвардия и пальцем не пошевелила, чтобы им помешать. Их Величества были до крайности возмущены этим оскорблением, ведь эти люди осмелились подтащить пушку к самым его апартаментам! К счастью, кровь не была пролита: отважное и строгое поведение короля облагоразумило этих людей…

– Так он согласился подписать? – раздался чей-то голос.

– Конечно, нет! «Это не тот способ, которым можно просить меня сделать это, и не то время, чтобы на это согласиться!» – так он заявил. В конце концов после небольшого погрома эти люди ретировались, но мы все были очень напуганы.

– Вы на самом деле там были? – спросил женский голос.

– Да, мадам. С несколькими преданными дворянами мы взялись за руки и окружили королевскую семью. Я могу вас уверить, что единственным результатом всей этой суматохи стало то, что король согласился примерить этот ужасный красный колпак….

– Ну а теперь? Все встало на свои места?

– Да, почти. Дворец заперт, охрану сменили. Мэр Парижа, месье Петион, прибыл, разумеется, уже к вечеру и говорил, будто он был не в курсе. Я бы сказал, что Его Величество с некоторой иронией его принимал, что заставило его краснеть до самых ушей. А сейчас, господа, я вас умоляю позволить мне удалиться. Мне нужно привести себя в порядок и немного отдохнуть…

Все расступились, освобождая ему дорогу, и тогда он увидел Гийома, который слушал, стоя в последнем ряду. Он пошел к нему навстречу с раскрытыми объятиями:

– Тремэн! Как я рад вас видеть!.. Но что заставило вас приехать на эту галеру?

– Это я ему написал, – пояснил Энгуль, обнимая своего друга за плечи. – У нас есть тут одно дело, которое надо уладить, – добавил он с улыбкой…

– Ну, хорошо, тогда на этот вечер я вас оставляю. А завтра увидимся и поедем в Суисн. Если этот шум докатился до моей дорогой жены, она, должно быть, в страшном беспокойстве!