Мор - Лора Таласса

Но потом старые съемки сменяются новыми. Снятое дрожащей рукой видео из больницы в Сан-Франциско, заполненной умирающими. Потом еще одно, из Лос-Анджелеса – люди там лежат прямо на улицах, их глаза ввалились, на лицах красные пятна. Так начинается лихорадка.

Сан-Франциско, Лос-Анджелес. Это же очень далеко, в другом штате.

Как же мне страшно.

Я все-таки умудряюсь оторвать взгляд от телеэкрана, и вот теперь, теперь Мор смотрит на меня. В его взгляде все та же мольба о прощении, но нет сожаления. Ни капли. Вместо этого – уже знакомый ледяной холод.

Руки ходят ходуном. Я не хочу спрашивать, потому что, если спрошу, все это уж точно станет реальным, а это не может, не должно быть реальностью.

– Что ты наделал? – шепчу я.

– Исполнил свое предназначение.

Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Сейчас, в этот самый момент, северо-запад Северной Америки превращается в мертвую землю.

Вспоминаю мертвецов в больничном коридоре. Пытаюсь представить себе жителей города, двух городов – да что там, черт возьми, целых штатов – и не могу. Размеры опустошения невообразимы. Разум отказывается осознавать весь масштаб, весь ужас происходящего.

Среди этих миллионов были матери, дочери, сыновья, братья, друзья, любовники, дедушки и бабушки, подростки, младенцы. Люди, которые что-то значили друг для друга, милые, ни в чем не повинные люди. Люди, заслуживавшие жизни. И вот сейчас все они умирают.

Нет, Мор не мог этого совершить. Мор, которого волнует вопрос нравственности его действий. Мор, который любит меня.

Он не мог.

Мы стоим, не отводя друг от друга взглядов. Я надеюсь увидеть в глазах всадника настороженность, желание оправдаться – раньше он всегда объяснял свои действия, – но ничего такого в них нет. Ни вины, ни неуверенности, ни злого упрямства.

Его холодный взгляд тверд.

Потому, что он сделал это. Более того, он это спланировал. Все говорит об этом. Его мрачное настроение, лед в синих глазах, полузабытые мной извинения, которые он бормотал вчера, уходя от меня.

– Как? – масштабы опустошения огромны, они несоизмеримо больше, чем все, что было прежде. Раньше Мору нужно было проехать по городу, чтобы заразить его жителей. Теперь, кажется, его власть не ограничена ничем и простирается на тысячи километров отсюда.

Видимо, всадник понимает, о чем я спрашивала. Он заговаривает.

– Я всегда обладал этой силой. Просто раньше у меня не возникало желания применять ее.

Пока не появилась я. Так или иначе именно я стала искрой, из-за которой вспыхнул этот чудовищный пожар.

– Отмени это, – шепчу я.

– Что сделано, то сделано, – Мор непреклонен.

Я в отчаянии мотаю головой. Не может такое быть сделано. Я отказываюсь этому верить.

– Ты вылечил меня от инфекции, значит, можешь это отменить, – я настаиваю, а голос дрожит.

Не могу же я остаться единственным живым человеком на всем Западном побережье. Это – персональный ад.

– Но не стану.

Но не стану.

– Пожалуйста.

Услышав это слово, Мор вздрагивает и морщится. Пожалуйста. Поначалу оно было для нас чем-то вроде бранного слова – просьба, высказанная лишь для того, чтобы не быть исполненной. Однако со временем все изменилось, пожалуйста стало спасительным словом.

Но сейчас Мор не хочет спасать.

Черт, да как же так, ведь я помню его ласки, страстные и нежные. Как же он мог – не успев оторваться от меня, обречь на гибель большую часть Северной Америки!

– Пожалуйста, Мор. Умоляю… любимый.

Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет. Но то, как ты думаешь о человеке, имеет значение. И я думаю о Море так – уже довольно давно. Но назвать его этим именем по собственной воле, поблагодарить и сказать, как много он для меня значит – на это мне до сих пор не хватало смелости.

Но теперь больше нечего бояться. Все страхи меркнут перед тем, что сейчас происходит.

Всадник неподвижен. Я вижу, как ледяной холод в его глазах дает трещину.

– Ты не ожидал этого услышать, да? – говорю я. – Что я люблю тебя.

И ведь не любила, подтверждаю. И сама не знаю, в какой час тишины это осознание пришло ко мне, но это произошло.

– Может быть, я дура и предательница, но я твоя, – я смаргиваю слезы. – Но, черт возьми, ты не можешь так поступить.

Он делает ко мне шаг, потом еще один, его глаза блестят, как будто он хочет коснуться меня, но знает, что я не позволю. Это невозможно сейчас, когда на его руках вся эта кровь.

Раньше тебя это мало волновало, Берн.

Раньше я еще надеялась, что смогу его изменить – смогу остановить бойню.

Плохо я его знала.

– Я смог пережить то, что все эти люди делали со мной, какими бы жестокими ни были их поступки, – заговаривает Мор.

В памяти вспышкой проносится картина: всадник, привязанный к столбу, огонь, половина лица снесена взрывом.

– Но когда они стреляли в тебя… – его голос срывается, и я понимаю, что совершила роковую ошибку. – Лучше бы тебе никогда не признаваться в любви ко мне, милая Сара.

Все это время я надеялась, что любовь изменит всадника и спасет всех нас.

А следовало догадаться, что она обречет нас на ужасную участь.

– Если ты узнал, что такое терять, – все же возражаю я, – значит, понимаешь, что отнимаешь у всех этих людей.

Мор стискивает зубы.

– Они это заслужили.

– Заслужили? – переспрашиваю я в ужасе. – О ком именно ты говоришь? О Робе? О Рут? Обо мне?

Рот всадника превращается в тонкую линию.

– Ты, кажется, воображаешь, что этот спор может изменить их судьбу.

– Ты – и перемены, – я горько качаю головой. – Не знаю, почему ты так уверен, что неспособен меняться.

– Люди меняются, Сара, но не всадники. Я был и навсегда останусь Мором Завоевателем.

Он не собирается уступать. Сейчас я ясно вижу, он несгибаем. Я должна была понять это раньше, и тогда я, возможно, сумела бы немного лучше защитить свое сердце.

– Что теперь будет? – задав этот вопрос, я немедленно об этом жалею. От страха у меня дрожат поджилки.

– Конец света.

– А я? – спрашиваю я, замирая.

– Ты останешься со мной.

Он не обсуждает это и не ставит под сомнение. Он даже не бросает мне вызов. Он властно утверждает.