Глинтвейн для Снежной королевы - Нина Васина

– Так когда же начнется операция «Монастырь», коллега?

– На днях, – кивнул Самойлов. – И на этом – крест. Поеду умирать на берег океана.

– Круто, – усмехнулся Колпаков. – Есть финансы или автостопом?

– Квартиру поменяю, на билет туда хватит. А там, может, и друзей старых отыщу. Говорят, колония хиппи еще не вымерла.

– Чтобы уж ты ни о чем не думал, скажу напоследок. Нашли тело Инны Ялиной.

– В колодце? – погрустнел Самойлов.

– Нет. На границе остановили груз для проверки. А номер груза подсказал гражданин патологоанатом. Так что можешь свой стенд в квартире ликвидировать.

– Откуда ты знаешь о стенде? – удивился Самойлов.

– Мария Мукалова рассказала, когда давала показания по факту укрывательства тела адвоката. Слушай, старик, ты видел ее глаза?

– Замнем.

– Нет, подожди. Она ведь работает гинекологом? По-моему, даже с ученой степенью.

– Осторожней. Работает она, может быть, и гинекологом, а на жизнь зарабатывает вынашиванием детей для бездетных семей.

– Ясно, – задумался Колпаков. – И много выносила?

– По моим данным – троих. Надеюсь, если повезет в монастыре и нам отдадут мальчика Антона, на этом она и остановится, удовлетворит свой так и не востребованный пока никем материнский инстинкт. А то у меня появилось такое чувство, что Мукалова боится детей.

– Ну, ты меня огорошил! – потер макушку ладонью Колпаков.

– А я специально! Надоело быть тактичным и внимательным. Буду честным с собой, как девочка Лера.

Уходя, Самойлов стиснул кулаки, чтобы сосущая боль, подкравшаяся к сердцу от известия о найденном теле Инки, стекла в кулаки и ушла, потом, не дождавшись драки или битья в стену костяшками пальцев.

В субботу на заснеженном поле возле мужского монастыря собралась толпа народу. Откуда все прознали, что происходит – неизвестно. Сама процедура выдачи Антона Капустина – мальчика с крыльями – проходила за закрытыми дверями, можно было бы посочувствовать прождавшему на ветру народу, но народ получил свое зрелище – и какое!

Монастырский служка сказал в высоком присутствии, что не выйдет ни к матери, ни к отцу, ни к бабушке, ни к другой матери – Марусе. Выйдет он только к сестре, если она того захочет, и в решении своем мальчик окончательно точку не ставил. Если сестра огорчится, увидев его, или чем-нибудь его попрекнет, или заплачет, он волен будет остаться в божьем доме и в дальнейшем. А что тут удивительного – мальчик больше двух лет не видел женских слез.

Встреча произошла на небольшой площадке у ворот, которые, вопреки принятому здесь распорядку выходного дня, сегодня были закрыты для желающих осмотреть монастырское подворье и купить выпечку. Лера бросилась к брату, подхватила его на руки и закружила. Она не собиралась оплакивать свои прошлые переживания и тоску по брату, она радовалась тому, что видит его и прижимает к себе.

– Ты меня искала? Почему так долго? – спросил Антон.

– Каждый день! Но мне нужно было подрасти и закончить школу, чтобы делать все, что можно взрослым, и забрать тебя у них.

– Все-все? – ужаснулся мальчик.

– Все-все, – кивнула Лера.

– И греховное?

В этот момент на поле у ворот произошло какое-то движение, и толпа развернулась полукругом. На мокром снегу друг напротив друга стояли две женщины – блондинка и брюнетка, причем брюнетка явно превосходила блондинку по весу.

– Сволочиная скотьина! – крикнула блондинка. – Ослиная проститьютка! Обезияния задница! Рываный рот!

Брюнетка выслушала все это молча, но, когда блондинка обозвала ее «рожденицей уродов», она подошла и залепила той громкую оплеуху.

– Поосторожней, Сиси, а то покалечу!

– Вонючья гиена! – крикнула Сесилия Суграна, сбрасывая с себя полушубок на лисьем меху.

– Простила бы ты своего мужа, а? – попросила перед второй оплеухой Маруся. – Не трогала бы нашего ребенка, гадина! Не можешь вернуть мужика, так на ребенка руку поднимаешь?!

Они сцепились. Появившийся с Лерой и Антоном Самойлов ужасно пожалел, что не видел, а главное – не слышал начала. Народ безумствовал. В основном – женщины. Они еще с полчаса не давали и близко подойти стражам порядка. Потом на снегу появились кровавые пятна, и дерущихся женщин растащили.

– Ну и мы пойдем, – увел детей Самойлов. – Не будем смотреть на мамочек, да?

Через неделю, в субботу с утра, пока оживший и очнувшийся от молитвенных поз Антон с упоением валялся на ковре в квартире Маруси вместе с двухмесячным щенком спаниеля, Лера и Гоша прослушали еще раз последние записи. Потом Гоша вышел в соседний подъезд, чтобы в третий раз за день убедиться – охраны у лифта нет, а Лера, расставив ноги пошире, размахнулась в кладовке Прохора Аверьяновича большой киркой, потом подумала и заменила ее на молоток и зубило.

Первый кирпич вывалился из стены в одиннадцать двадцать. Гоша в этот момент был в подвале – выводил из строя подозрительный кабель, хорошо укрепленный и замаскированный. Гоша подозревал, что это сигнализация. Потом он вышел на улицу, погулял, осмотрелся. Не заметил ничего подозрительного. В одиннадцать пятьдесят он поднялся в квартиру Самойлова, чтобы приступить в кладовке к долблению стены, и с минуту, не веря, разглядывал дырку метр на метр в виде аккуратного квадрата.

– Как это? – тупо показал он пальцем на дырку.

– На цементе строители сэкономили, – объяснила вся обсыпанная штукатурной пылью Лера. – Посмотри. Видишь вот ту коробку на столе? – она показала пальцем в дыру. – Как думаешь – пролезет она сюда?

Гоша раскидал еще несколько кирпичей. Они забрались в кабинет госпожи Тамариной. Причем Лера была в рабочих рукавицах, а Гоша – нет. Гоша вынул свои записи предварительной обработки звуковых сигналов щелчков вертушки на сейфе, а Лера пошла к коробке, чтобы опустошить ее для так необходимого в будущем Гоше компромата. Она открыла коробку и задумалась.

– Помоги, – попросила она Гошу.

Вдвоем они доволокли коробку к дыре и просунули ее в кладовку Самойлова.

– А сейф? – не понял Гоша.

– Я забираю две трети денег из коробки – моя доля и Старика, а ты, если хочешь, можешь возиться со своим сейфом сколько влезет. Это честно?

Гоша раскрыл коробку и еще раз впал в ступор – она была больше чем наполовину заполнена тугими пачками долларов, перемотанными резинками.

– Честно… – пожал он плечами, чувствуя все же какой-то подвох.

Прохор Аверьянович Самойлов в это время летел в самолете и пил коктейль. Он прощался с жизнью, так как почему-то вбил себе в голову, что самолет разобьется. Ну не может его мечта о белых песках Бенгальского залива вот так запросто осуществиться по прихоти какой-то девчонки! Или самолет разобьется, или он отравится подозрительной рыбой, которой его накормили сорок минут назад, и умрет в судорогах, так и не долетев до священной для всех хиппи земли.