Рыцари темного леса - Дэвид Геммел

Отряд между тем въехал в лагерь. Одни солдаты спешивались и зажигали факелы, другие ехали к загонам, где стояло больше пятисот лошадей. На глазах у изумленного Окесы трое всадников обнажили мечи и зарубили часовых у загона. На западной стороне вспыхнуло несколько палаток, и ветер быстро раздул пламя. Солдаты бросились спасать свои пожитки, и в лагере воцарилось смятение. С востока донесся крик, и Океса увидел, как их кони несутся к лесу, гонимые дюжиной всадников. Повсюду при свете костров сверкали мечи и падали люди.

Еще немного — и всадники покинули лагерь. Шатер Окесы тоже загорелся. Провидец устремился вниз с холма, но споткнулся и покатился кубарем, перепачкав свои одежды. С громкой руганью он вскочил на ноги. Но шатер вместе с книгами и свитками погиб безвозвратно.

Океса схватил за руку какого-то офицера, но тот вырвался и побежал дальше. Плача, кашляя и отплевываясь от густого дыма, провидец стал выбираться из огненного ада. На востоке люди рушили палатки, чтобы остановить пожар. В этот миг прогремел гром и полил дождь, гася горящие палатки заодно с кострами и факелами. Очень скоро весь лагерь погрузился во тьму.

Океса ярился, но ему не на ком было сорвать свою злость. Гроза бушевала больше двух часов. Когда из-за туч наконец проглянула луна, Океса, промокший и грязный, отыскал генерала Кар-ашена и приказал казнить часовых и высечь капитана вечерней стражи.

На рассвете все это привели в исполнение, но Окесе не стало легче.

Извлекая у козла печень, он загадывал на короля.

У короля Ахака в Макте настроение было куда лучше. Этому способствовали теплые комнаты, обильные яства и предвкушаемые вечером удовольствия. В пище он не нуждался, но нужда — это одно, а наслаждение — совсем другое. Взять женщину так, как предназначено богами, наполнить ее новой жизнью, а потом высосать из нее эту жизнь. Наполнив себя самого — вот удовольствие, которого он прежде не ведал.

Ему вспомнился день, когда Самильданах принес ему амбрию. Чудесный напиток. Но в тот раз, когда он впервые высосал жизнь из живого существа, он испытал нечто неописуемое. Теперь у него есть все: бессмертие и власть. Он будет царствовать вечно. Вечность! Как сладко звучит это слово!

Ахак посмотрел из окна во двор. Куда, черт побери, подевался его слуга? Он давно должен был найти какую-нибудь девку.

Король налил себе крепкого вина и залпом осушил кубок. Было время, когда вино казалось ему нектаром богов — но было это до амбрии, до удовольствий Вира. Теперь оно лишь разжигало его аппетит.

В дверь тихонько постучали, и он крикнул:

— Входи!

Его слуга Маган доложил с низким поклоном:

— Ваше величество, есть женщина, которая почтет за честь и удовольствие разделить с вами вечер.

— Давай ее сюда! — Ахак расправил складки своего пурпурного плаща и приосанился.

Маган отошел в сторону и впустил женщину — высокую, стройную, но полногрудую, с восхитительным изгибом бедер. Когда Ахак взял ее за руку, она потупилась.

— Не смущайся, душенька, — сказал король. — Я люблю встречаться с моими подданными и узнавать об их нуждах и заботах из первых уст. Это помогает мне в моих одиноких трудах. — Он взял ее за подбородок и был вознагражден застенчивой улыбкой. Отпустив Магана, он подвел женщину к окну. — Хочешь вина?

— Как вам будет угодно. — Ее тихий и мелодичный голос разжег в короле страсть, но он подавил ее, наслаждаясь мгновением. Обнимая женщину за талию, он поднес ее руку к губам.

— Скажи: ты на все готова ради своего короля?

— Да, ваше величество.

Его пальцы, сжав ее грудь, спустились к животу.

— Ты ведь знаешь, чего мне хочется?

— Да. — Она распустила шнуровку, сбросила с плеч платье и переступила через него. Король подвел ее к кровати и разделся сам.

— Ты даже представить не можешь, что тебя ожидает, — сказал он, ложась рядом с ней.

— Могу, Ваше величество, — ответила Морриган.

Самильданах, поставив коня в стойло, взошел наверх и постучался. Ему открыл Маган.

— Где король? — спросил красный рыцарь.

— В герцогской опочивальне, ваша милость. У него женщина.

— Хорошо, я подожду, принеси вина.

— Да, ваша милость. Возможно, это затянется дольше обычного: уж очень она хороша, — ухмыльнулся слуга.

— Красавица в Макте? Чудеса.

— Да, ваша милость. Королю нынче посчастливилось. Я вышел, а она тут и сидит, прямо у ворот.

— Опиши мне ее.

— Высокая, с золотыми волосами. Сама молодая, а в косах уже серебро…

— Боги милостивые! — Самильданах выхватил меч и помчался по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Дверь спальни была заперта. Отступив, он ударил ногой по медному замку. Дверь распахнулась, и он ворвался внутрь.

Маленькое, ссохшееся тело короля лежало на кровати. Морриган, нагая, сидела на полу. Из глубоких разрезов на ее запястьях струилась кровь.

Самильданах бросил меч и подошел к ней.

— Зачем? — шепотом спросил он.

Она остановила на нем меркнущий взгляд.

— Зачем? А разве ты не видишь, какими мы стали? О, Самильданах… мы портим все, к чему прикасаемся. — Она пошатнулась, но он подхватил ее. Голова Морриган упала ему на плечо. — Я любила тебя больше жизни… а теперь не понимаю даже, что это означает.

— Не говори ничего. Сейчас я перевяжу тебе руки. Твою жизнь еще можно спасти.

— Нечего спасать. Я умерла там, в Вире, когда стала одной из них… такой же, как ты, любимый.

— Ты ничего не понимаешь. Мы создадим новую Габалу… новую…

— Ты помнишь, как любил меня?

— Помню.

— Не в Вире — раньше, в саду, в ночь твоего отъезда. Помнишь?

— Да. Это было в другой жизни.

— Что же стало с тем отважным молодым рыцарем?

— Он все еще здесь, Морриган. Он… Морриган! — Самильданах бережно уложил ее на пол и закрыл ей глаза.

Через двое суток королевская армия перешла наконец в наступление. Пехотные фаланги четырьмя большими квадратами, сомкнув щиты, двинулись вперед по долине.

Мананнан, Элодан и другие рыцари ждали, сидя на конях к северу от наступающего противника. Настроение у них было сумрачным. Лло послал разведчиков на восток и запад, чтобы прикинуть численность вражеской кавалерии, и уже получил первое донесение. С запада наступали две тысячи всадников, с востока вестей пока не было.

— Придется отступать, — сказал Мананнан. — У нас не хватит людей, чтобы расстроить эти фаланги.