Пятое Евангелие - Йен Колдуэлл

– Тино, который внизу живет. Это в четверг было, только не в этот… Он Джаде сказал, что у него деньги на завтрак, если она трусики ему покажет, он тогда ей все эти деньги отдаст. А она сказала, не покажет, а он все равно стал, а она ему тогда пальцы сломала!

Он играл с машинками, он показывал ей новые бутсы, на которые ему скопил Симон. До конца дня ему надо было успеть рассказать ей целую жизнь.

На его лихорадочность было больно смотреть. В ней отражалась некая двойственность существования, словно он не просто проживал свою жизнь, но организовывал ее, подготавливая к возвращению матери, как куратор подготавливает музей к приему экспонатов. Еще печальнее было видеть упорство, с которым он хотел провести всю экскурсию целиком за сегодняшний вечер, словно убежденный, что другого шанса ему не предоставится. Два дня назад у него исчез Симон. Понимание того, что потери случаются, еще не утратило краски. Как он заснет этой ночью, когда представление окончится? Сможет ли думать о чем-либо, кроме вопроса: случится ли для него «следующий раз»?

Но это потом, а пока он фонтанировал, исполненный решимости опустошить себя до последней капли. Мона устала, пытаясь за ним поспеть, понять все, что он говорит, и к концу визита окончательно капитулировала и просто наслаждалась происходящим.

Наконец, когда Петрос закончил вторую речь о головастиках, я был вынужден сказать:

– Петрос, скоро пора ложиться спать.

Я не собирался этой ночью ночевать здесь. Но у нас был новый замок на двери и бдительность соседей, которые нас любили. И главное, у нас появился шанс заменить плохие воспоминания хорошими.

– Нет! – крикнул Петрос.

– Можно я почитаю ему? – вклинилась в разговор Мона. Он отправился в кровать, исполненный ожиданий. В этой комнате он в страхе прятался с сестрой Хеленой, пока по дому рыскал незнакомец, но, кажется, сейчас на второй план отошло все, кроме мамы.

– Пижама? – напомнил я. – Зубы почистить?

Петрос потащил Мону в ванную, где на раковине валялась старая щетка для волос и два колпачка от зубной пасты. Стаканов не было, мы полоскали рот, набирая воду рукой из-под крана. Наши зубные щетки остались у Лучо, и Петрос невозмутимо достал из ящика старую щетку и сполоснул. Столь яркое свидетельство нашего холостяцкого существования вызвало у Моны лукавую улыбку.

– Надо у вас тут прибрать, – сказала она.

Час, проведенный с нашим сыном, помог ей немного расслабиться.

– Пасту! – сказал Петрос тоном хирурга, требующего скальпель.

– Паста! – кивнула Мона, вручая ему тюбик.

Мой взгляд задержался на вещах Симона, валявшихся в ванной с той ночи, когда погиб Уго и Симон забегал принять душ. Его незримое присутствие сопровождало визит Моны. Тень былого счастья нашей семьи. Глядя, как улыбается мой сын, я вспомнил, что сегодня ночью брат снова один.

Мона с Петросом прочитали несколько глав из «Пиноккио». Потом я объявил, что пришло время молитвы. Петрос съехал на край кровати и сложил руки, а Мона бросила вопросительный взгляд на меня.

– Обязательно, – тихо ответил я. – Все вместе.

Мир притих. Надвигалась ночь. «Ибо там, где двое или трое соберутся вместе во имя Мое, буду с ними и Я».

– Господь всемогущий и всемилостивый, – сказал я, – благодарим Тебя, что свел нас сегодня в этом доме. Этим благословением Ты напомнил нам, что для Тебя нет ничего невозможного. Хотя мы не можем знать нашего будущего или изменить наше прошлое, мы смиренно просим Тебя направить нас к Твоей воле и охранить нашего возлюбленного Симона. Аминь.

А про себя прибавил: «Господи, помни о моем брате, которому сегодня одиноко. Ему не нужно Твое милосердие. Только справедливость Твоя. Прошу Тебя, Господь, ниспошли ему справедливости!»

У дверей, перед тем как уйти, Мона сказала мне:

– Спасибо.

– Это очень много для него значило, – кивнул я.

Я не мог позволить себе больше.

Но Мона не сковывала себя запретами:

– Я бы хотела вернуться и снова увидеть вас. Хочешь, завтра принесу чего-нибудь на обед?

Завтра! Как скоро! Утром мне нужно в зал суда. Миньятто может задать мне любой вопрос в любое время дня.

Я начал что-то говорить, но Мона увидела выражение моего лица и замахала рукой.

– Не обязательно именно завтра. Позвони, когда сможешь. Я хочу помочь, Алекс, а не мешать. – Она нерешительно замолчала. – Я даже могла бы посидеть с ним, если тебе надо куда-то…

– Завтра – отлично, – сказал я. – Давай завтра приготовим обед.

– Позвони мне, если утром не передумаешь, – улыбнулась она.

Я ждал. Если она меня поцелует, я пойму, что мы двигаемся слишком быстро и зашли уже довольно далеко. И придется по-другому посмотреть на сегодняшний день.

Но она положила руку мне на плечо и легонько сжала. И все. Ее пальцы скользнули вниз, мимоходом коснувшись моих. На прощание она помахала рукой.

«Завтра!» – подумал я.

Как скоро!

В семь тридцать утра я стоял у дворца трибунала. За Петросом присматривали брат Самуэль с остальными аптекарями, меня же Миньятто попросил прийти пораньше. Он был уже на месте, ждал на скамейке во дворе, держа в руке список сегодняшних свидетелей. Он молча протянул его мне. Первым значился Гвидо Канали, потом два человека, которых я не знал. Последним в списке стояло имя Симона.

– Он и правда придет? – спросил я.

– Не знаю. Но сегодня у трибунала может оказаться последний шанс. – Миньятто повернулся ко мне, словно ради этого меня и пригласил. – Святой отец, есть вероятность, что трибунал закончится уже сегодня.

– Почему вы так считаете?

– Архиепископ Новак остановил дачу показаний о выставке, и судьям теперь весьма проблематично установить мотив. А без записей видеокамер они не смогут установить и факт совершения преступления.

– Вы хотите сказать, что Симон может выйти на свободу?

– Судьи предоставляют укрепителю правосудия право предложить новых свидетелей, но, если ничего не поменяется, трибунал может найти основания к продолжению слушаний несущественными. Обвинение будет снято.

– Это замечательно!

Он положил руку мне на плечо.

– Причина, по которой я вам это рассказываю, состоит в том, что я решил приобщить к делу в качестве вещественного доказательства телефон Ногары. Трибуналу потребовался образец записи голоса для судебной экспертизы: они хотят сравнить с образцом запись, которую Ногара оставил на телефоне вашего брата в посольстве. Приветствие в голосовой почте на мобильном телефоне Ногары дает мне удобный повод предъявить все записи. Я возлагаю надежду на то, что судьи заинтересуются сообщениями, которые ваш брат оставил Ногаре в Кастель-Гандольфо. При этом я должен самым строгим образом осудить подобный способ получения вещественных доказательств. Нам повезло, что закон запрещает прокураторам давать показания в суде, иначе вам пришлось бы отвечать на очень непростые вопросы. Я не знаю, кто дал вам телефон, но должен еще раз подчеркнуть: ради вашего брата, подобное больше не должно повториться, если заседание продолжится.